Горячая гей библиотека

Скажи, не молчи...

Подкатегория: без секса

Странно... Почему депрессия приходит утром? Должно же быть наоборот, перед сном, как у "нормальных" людей? Почему волна страха и беспомощности накатывает, как только открываешь глаза?

Стоп... Стоп, я понял, к-кажется... Ты же снова мне снился? Да. Ты стоял и, улыбаясь, смотрел на меня, склонив голову, словно укоряя за что-то? Но за что? Или может даже как-то снисходительно смотрел, протянув руку к моим волосам, и вновь повторял мне: "Дурачок, все пройдет. Надо идти в перед". Именно так - "в перед" - ты мне написал тогда, невольно обратив это слово в некую нелепо-шутливую форму. Я просыпаюсь на этой фразе, не успев осознать весь её ужас, и твоё такое милое и такое родное лицо отсекает от меня белая плита потолка и тут же я ухаю куда-то вниз, в бездну, в Тартар или куда-то там ещё. Волны сна, на которых я качался в полузабытьи, мгновенно расступились и я камнем, нет - невероятной массы скалой, падаю, оставив наверху только невесомую душу и мысль о том, что всё кончено. Ф-у-у-у-у-у-м! Что это? Сердце? Моё? Чьё ж ещё, откуда здесь другие... Оно не хочет туда со мной и со смачным, утробным хрустом ломая ребра, вырывается из грудной клетки и взрывается надо мной ярким фонтаном рубиновых брызг. И всё вокруг окрашивается этим ярким, насыщенным, кровавым, искрящимся светом.

Кажется, надо вставать. Зачем? Ах, да... Ехать. Отвезти сына в садик, потом купить утренние газеты и вторая чашка кофе без сахара, но с неизменной сигаретой на кухне. Там, у газетного киоска мне, даже не спрашивая уже, обменивают 51 рубль на мои три обычные для вторника газеты, я сажусь в машину и не успеваю завести двигатель, как теплым ватным одеялом накрывает вторая волна безумия. Сколько раз я встречал тебя здесь, на этой стоянке у магазина, утром, чтобы потом провести весь день вместе? Это не ты сейчас там, в ста пятидесяти метрах мелькнул знакомым худеньким силуэтом? Нет, конечно, этого не может быть, ты уже месяц не был у тех своих друзей, откуда спешил ко мне по утрам. Но одной мысли, что это мог быть ты, хватает, чтобы оцепенеть, впившись белыми пальцами в руль. Господи... Как хочется услышать твое "Здравствуй", которое ты говорил, садясь на переднее сиденье рядом. Ну что, отпускает? Нет? Проклятье, забыл дома таблетки, думая, что не понадобятся - так ведь нет же ж... Ну! Ну-у же! Давай, возьми себя в руки, ты ж мужик, люди же вокруг. Уезжай отсюда, быстро или медленно, но уезжай...

Хорошо, что свернул именно на эту загородную объездную - здесь мало машин и почти не бывает постов ГАИ. И почему бы не притормозить хоть немного? Зачем так гнать? Сколько там? Сто восемьдесят? А двести пойдет? Пойдет, куда она денется. Этот джипчик, пожалуй, и двести двадцать пойдет. Попробовать? А оно надо? Надо! И лишь в уголке смертельно раненного сознания тонким мышиным хвостиком шевелится мысль: только бы не кочка и не яма на этой узкой, в две полосы всего, дороге - тогда всё. Ну и пусть. Почему-то холодно и темно. Потому что темно и черно на душе, да? А если открыть затонированные окна? Пусть этим весенним, яростным, скоростным напором выдует из души весь скопившийся смрад, выдавит его через поры на спине, смоет очередной порцией непрошенных слез.

Гул зимних шин, рев раскрученного до предела движка и свист ветра в ушах сливаются в один, ещё не имеющий своего определения, звук. Нет, почему же? Определение уже есть. Это звук ярости последней атаки, смертельного кинжального прорыва из кольца врагов - кольца сплошных неудач, едкой обиды, разочарования в себе и, увы, в тебе, кто стал самым близким и любимым человеком в мире, прорыва из невидимого кольца последних - самых горьких - слов. Жми, жми в пол, давай, ещё чуток, уже скоро, двести десять, двести пятнадцать, ну же, я должен сделать это. Белый луч низкого и яркого весеннего солнца, внезапно вышедшего из-за облака словно огромным молотом по голове бьет сразу по обеим глазам. Через двести метров поворот. Тормози! Тормози!! Тормози-и-и-и-и-и!!

Мы когда-то проезжали здесь с тобой, катаясь просто так, ради удовольствия, как всегда держа руку в руке. Поэтому я запомнил этот поворот. Я должен был свернуть налево по асфальту и погибнуть, а ушел правее на незаметную грунтовку и жив. Это подсознание направило меня туда или мой ангел-хранитель, неоднократно продлевавший мне такую бестолковую жизнь, твердой рукой своей увел меня, ослепшего, со смертельной траектории? Зачем я Ему? Ведь обязан же Он знать, что я уже десять дней как не живу. Не знаю. Не знаю... Нет ответа.

Снова странно... Я не плакал ещё сегодня. Кто отменил сеанс утренних рыданий? Это же не потому, что я не поехал домой, где всё напоминает тебя, а свернул сюда, на эту дорогу? Мне ведь ничто не мешало ещё вчера плакать за рулем... Ах, да... За песней ярости я не мог слышать музыки, что играла тогда. Ты помнишь её?

Two hearts that shouldnt
Talk to each other become close
In a town much like a prison cell...

В тот день мы признались, что любим друг друга. А дальше? Ты же не забыл как там дальше?

And when we walk down the street
The wind sings our name in rebel songs
The sounds of the night should make us anxious
But it"s much to late when the fear is gone

I will meet you in the Next Life, I promise you
Where we can be together, I promise you
I will wait till then in Heaven, I promise you
I promise, I promise

Аккорды Дэйва Мастейна взрывают тишину в стоящем авто и я сначала ногой, а потом и всем телом чувствую, как весь кузов начинает вибрировать от мощного напора его голоса и гитары, и сам начинаю дрожать изнутри. Спазм скручивает меня, ломает пополам в пояснице и я уже навзрыд, никого не боясь, плачу, уронив голову на руль, бьюсь лбом об аэрбэг, сотрясаясь в рыданиях, бесконечно жалея брошенного себя, проклиная свою горькую судьбу, и в перерывах между всхлипываниями, сложив молитвенно руки и подняв голову вверх, в который раз успеваю задать кому-то один и тот же вопрос: "За что? За что-о-о???"...

Дом. Такая родная, и мертвая без тебя квартира. Здесь всё кричит, нет, уже стонет, напоминая о тебе, о проведенных с тобой днях. Здесь ты играл за компьютером, а здесь мы пили кофе, курили и строили совместные планы на лето. Я готовил тебе что-нибудь вкусненькое на обед - мне так нравилось это делать. Вот диван, на котором мы вместе любили лежать, и я гладил тебя по спине и по твоим жестким, непослушным волосам на голове, обнимал тебя за шею, прижимал твоё упругое, молодое тело к себе, целовал тебя в щеку и мурлыкал в ушко, не совсем умело делал тебе массаж.

Ты спал здесь, как милый домашний котенок, выгнув спину и подложив руку под голову. Ты и был милым и домашним котенком, я так тебя и называл - котенька мой любимый. Мой домашний халат, который тебе так полюбился и который ты одевал сразу же по приходу ко мне и сбрасывал на ковер, когда мы бросались друг к другу в порыве какой-то яркой, действительно неземной (как банально звучит!) любви. Он весь пропитан тобой. Не могу на него смотреть. Не могу здесь быть...

Сегодня Благовещенье. Съездить, что ли помолиться, покаяться во всем? Смешной... Думаю об этом, как о походе в расположенный в соседнем подъезде лабаз за пивом. Знаю, что не поеду, а пытаюсь лишь успокоить себя. Не созрело ещё яблочко, не созрело.

Да уж и ехать-то, откровенно говоря, не хочется никуда, а не то что именно в храм. Потому что и в машине все дышит твоим присутствием. Вот зарядка для телефона - твой подарок на Новый год - так мило это тогда выглядело, так искренне, что казалось, будто мы рядом навсегда, ну, по крайней мере, надолго. Наши поездки за город, когда мы ехали, держа друг друга за руки, ладонь в ладонь, и я даже передачи пытался переключать, не выпуская твою нежную лапку из своей руки.

- Скажи, не молчи-и, что любишь меня... - мы каждый час произносили эти строчки из песни как пароль. И всегда, как отзыв, говорили друг другу:

- Люблю.

- Правда?

- Правда.

- Сина?

- Сина-сина. И крепко-крепко. И очень-очень.

И разливалось по телу тепло, особой, щемящей нежностью наполнялось сердце, любовь окутывала двоих, накрывала облаком видений и мечтаний. И мчали по вечернему городу, неслись по темным загородным шоссе в поисках уединенного места. И всегда что-то находили. Разве когда-нибудь я смогу это забыть? Нет. Уже никогда. И чтобы сесть сейчас в машину одному - это надо ещё постараться, ибо видения эти, воспоминания счастья никакими заклинаниями не изгнать и никакой силой не развеять.

Несколько дней назад, вечером, когда действие антидепрессантов уже закончилось, а момент опьянения водкой ещё не наступил, я успел поговорить на кухне с женой о той пропасти, которая уже давно между нами. Своим уходом ты швырнул меня назад, в болото, из которого я так стремился выползти, как отправляют назад в зоопарк зверя, который уже не потянет в цирке, доживать остаток лет с гарантированным куском мяса и каши. Договорились с нею попробовать снова, но сегодня уже пятый день, а ничего не получается. Не люблю больше. А спать с нелюбимым человеком не могу. И она не уйдет - некуда, и я не уйду - не брошу сына. Потому что его я - люблю, а любя - не отрекаются. Это, кстати, в твой адрес небольшой упрёк. Ты ведь понял мою мысль? Если бы ты любил меня по-настоящему, то остался бы рядом, несмотря на все трудности. Нам нужно было обсудить всё это вместе, чтобы я понял, КАК для тебя важны некоторые вещи. Мы нашли бы какой-то достойный выход, избавили тебя от депрессий, вызванных невозможностью быть со мной по ночам. Но ты решил сам и по-своему, оставив мне невероятную, дикую, оглушающую боль потери.

Скажи, не молчи-и...

07.04.2009г.

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>