Горячая гей библиотека

Четыре ночи и вся жизнь (глава 2)

Часть 3 (последняя)

Рано утром я перелез через него, оделся и пошёл в рубку рулевого. Матрос стоял у руля так же небрежно, вразвалочку, как и вчера, и словно бы играючи крутил штурвал. Но лицо его было сосредоточенно, как у шофера такси. Рядом с ним прямо и строго стоял офицер. Оба неотрывно смотрели прямо перед собой на океаническую пустыню и на монотонные волны, словно бы мы могли столкнуться с встречным кораблём. Я увидел восход солнца: такой же неестественно громадный шар, с полнеба, как вчерашняя луна, но только красный, медленно-медленно карабкался из-за горизонта на небо. Он появился из воды неожиданно, не предвещая своё появление рассветом. Ночная темнота становилась красной - это был шар солнца. Не верилось, что такая громадина может просто так висеть на небе - казалось, что она должна на нас упасть. Никто этот шар не поддерживал, он сам висел в воздухе. Сначала показался его краешек, потом его становилось всё больше и больше, потом он выполз весь - и это было жутко. Задрав голову и осматривая солнечный шар, я подумал: "Надо же, моряки видят восход солнца по роду своих занятий и никому не говорят, какое это зловещее, странное и в то же время чудесное зрелище. Кто же поддерживает эдакую махину в небе на весу?"

***

На третий день я стал изобретать разные способы общения с Петром, чтобы никто про нас ничего не узнал. Но ни один вариант не подошёл. "Мы должны встречаться раз в неделю в условленном месте" - не годится. Раз в месяц - нельзя. Но как же жить дальше? Как мне быть? До завтрака, до обеда, до ужина - всё время мы были в каюте вместе, лежали в койке, и я держал Петрушу в объятиях, говоря ежеминутно:

- Что же мне делать? Как же нам быть? Что же нам делать? Я не могу без тебя жить!

И он говорил мне те же слова. Но завтра должно было наступить столь же неизбежно, как и восход солнца. Мне уже было не до секса, хотя я десятки раз взгромождался на Петрушу, чтобы ощутить во рту его член, чтобы запомнить запах его тела, его яиц. Да, есть вещи, о которых в романах писать не принято, но у живого человека есть масса всевозможных запахов, которые исходят от разных частей его тела. Из подмышек - один запах, изо рта - другой, из-под яиц - третий, от спины исходит четвертый, особенный запах исходит от морщинки под животом, там, где начинается лобковая поросль. Волосы здесь пахнут томительно. Я лизал, целовал лобок Петруши, ворошил носом эти густые волосы, и мне даже становилось стыдно, что я так себя веду, но я пытался запомнить эти свои ощущения на всю жизнь. Я полюбил все его запахи, откуда бы они ни исходили, потому что я полюбил этого человека. Мне в нём было дорого все. Это произошло внезапно. Я рассказал, как всё было. Никогда до этого я даже не представлял себе, что между двумя мужчинами могут возникнуть такие высокие, тонкие и нежные чувства.

Мои отношения с женщинами были полными, но они пока не привели ни к чему. Вообще я почему-то их никогда не сравнивал - мои отношения с женщинами и мои отношения с Петром Сергеевичем Ивановичем. Это было что-то очень разное. Ни одна женщина не вызывала во мне такого поклонения. Петра Сергеевича Ивановича я хотел держать в объятиях, прижимать к себе всё время. Это было невозможно. Так не бывает. Но я говорю о том, что я чувствовал.

И вот на третий день плавания появилась реальная угроза того, что уже завтра мы с ним расстанемся навсегда. Он будет общаться с другими людьми, какая-то женщина будет держать его под руку. Он будет разговаривать с сослуживцами на работе, общаться с семьёй дома, ходить по двум улицам города Петропавловска-на-Камчатке, и это всё будут какие-то другие люди, но не я. А как же я?

- А как же я, Петруша? - спрашивал я его, прижимаясь к нему, как маленький. - Скажи мне, что мне теперь делать?

- Ничего тут не поделаешь. Ты забудешься в работе. Я забудусь в работе. Вот увидишь: встретимся через месяц на улице - и ещё друг друга не узнаем.

Я содрогнулся от ужаса: неужели такое возможно?

- Значит, мы всё-таки можем встретиться на улице? Тогда давай встретимся в заранее условленном месте. Пусть это место будет на один раз, мне больше не надо. Но давай увидимся хотя бы только один раз. Один! Только раз, Петруша! Давай встречаться как бы случайно в кафе. Как Штирлиц с женой.

- Пойми, у меня семья.

- А кто тогда я?

- Ты - мой самый любимый в мире Лёшка.

И он говорил:

- Не смотри на меня такими отчаянными глазами. Не позволяй себе этот взгляд при посторонних, иначе нас застукают. Это будет позор. Не забывай, никогда не забывай, Лёша, что человек никогда не отмоется от пятна педика. У Шекспира было пятеро или даже семеро детей, но кто-то когда-то назвал его педиком - и как припечатал. То же со всеми людьми. Им не объяснишь любовь к другому мужчине, к парню.

После долгого объятия я опять спрашивал, как заведённый:

- Что же мне делать? Что?

И не слышал ответа. Я придумал ещё один ход:

- Давай я переведусь к вам в порт. Экономисты нужны везде. У меня красный диплом.

- Но где же ты будешь жить? Порт своего строительства не ведёт, оплачивать гостиницу тебе никто не будет.

- Давай я у тебя сниму одну комнату.

- Лёша, пощади: у меня семья. Мы живём в блочном доме. У нас в квартире всего две комнаты: в одной комнате мы с женой, в другой дочь; она в этом году закончила институт, мы ходим по квартире, стукаемся боками.

- Скажешь, что мы с тобой познакомились на корабле, что ты меня пригласил к себе в гости.

- Лёша!

- Извини, извини! Не думай, я никогда не помешаю тебе жить, я же понимаю. Я просто не знаю, что мне делать.

- А я знаю.

- Скажи, что? Я всё сделаю, как ты скажешь, Петруша!

- Никто никогда и ни при каких условиях не должен узнать, что между нами было. Никто и никогда.

И я отвечал ему:

- Хорошо.

***

- Вы прямо весь зелёный, Алексей Иванович, - приветствовала она меня.

- Морская болезнь, Вера Дмитриевна.

Иванович сбежал по трапу и пошёл быстрым шагом в административное здание отчитываться о командировке. Меня поселили в гостинице.

Не забуду первую ночь: мне казалось, что жизнь кончена и что лучше её не продолжать. То, что со мной не было рядом Петра, представлялось мне совершенной, стопроцентно шекспировской трагедией. Я сжимал руками воздух - рядом не было любимого человека. Тяжелейшая тоска охватила меня. Я, конечно, не плакал, но состояние у меня было близкое к рыданиям. Кособокова передала мне деньги на проживание и оплату номера, я сходил в ресторан. Ночью вспомнил, что след Петра простыл основательно: у меня не было даже его телефона. У меня возникли очень тяжёлые, хотя и смутные подозрения: а не хотел ли он от меня отделаться? Не надоел ли я ему своими ласками и своей влюблённостью? Мне сделалось стыдно за своё поведение. Как я мог так распуститься, что целовал его лобок, лизал его, целовал? Мне нравилось, что у него лобок толстенький, не костлявый. Какое я имел право так фамильярничать с малознакомым человеком?! Я испытывал жутчайший стыд. Я уверил себя в том, что именно в эти минуты он меня возненавидел.

Рассвело - мне надо было готовиться к отъезду на работу; утром за мной должна была прийти машина. Я не спал ещё и потому, что не мог привыкнуть к тому, что кровать не качается.

Утром я вышел из гостиницы на улице Ленина и сразу увидел нужную мне "Волгу". Я направился к ней с мыслью о том, как было бы хорошо попасть в аварию и исчезнуть из этого проклятого мира, и вдруг на противоположной стороне улицы увидел Ивановича. Это был не мираж. Он, живой, стоял там, напротив входа в гостиницу, и смотрел на меня. Я обмер. Все мои сомнения в его верности, мысли о его коварстве отпали. Нас разделяло метров 10, мимо мчались в обе стороны машины, которые загораживали его от меня, но я видел его лицо перед собой так, словно бы держал его в своих руках: на нём было страдание, его глаза исторгали боль. Человек, который учил меня мужеству, не мог справиться с собой. Что уж говорить обо мне?

- Вы в Волгоградский филиал? - крикнул мне из машины шофёр.

- Да.

- Вы Алексей Иванович?

- Да.

- А меня зовут Володя Волков. Поехали, а то мне к десяти ещё ехать в аэропорт, в Елизово, боюсь, не успею!

А я стою у дверцы и не могу оторвать глаз от той стороны улицы.

- Хорошо, поехали!

Я сел в машину, и мы помчались. Я приложил руку к губам. Шофёр, смотревший на меня в зеркальце заднего вида, тут же спросил:

- Не выспались, да?

- Да нет, выспался, - ответил я, решив, что отныне я всегда буду врать.

Мужик на той стороне улицы Ленина тоже поднёс руку к губам. Это увидел только я.

***

Ваш Al Vern.

страницы [1] [2] [3]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Мужики и молодые, Любовь и романтика

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>