Горячая гей библиотека

Четыре ночи и вся жизнь (глава 3)

Часть 3

Вообще, у меня от природы низкий баритон, но от волнения я иногда говорю тенором. Так случилось и в этот раз.

Значит, он был жив. Значит, с ним ничего не случилось! Значит, он просто меня забыл. Он меня презирает за то, что я перед ним унижался, целовал его, обнимал. Я унижался, когда давал ему, старался, чтобы ему было удобней, и когда сосал ему, получая сам безмерное, безграничное наслаждение. Он меня презирает. Нет, это я презираю его. Он говорил, что мы забудемся в работе. Так забудемся, что даже пройдем мимо и не узнаем друг друга в лицо. Вот он и забывается. А я... Я, ненавидя всем сердцем этого человека, чем дольше работаю, тем лучше помню его. И я его так люблю, что даже ненавижу! И если бы вдруг он появился сейчас передо мной, то я бы сразу умер. Такое же чувство у меня возникло ещё во Владивостоке, на вокзале, в первый день без него, когда я даже не помнил его в лицо, мне казалось, что я потерял его среди миллионов других лиц, Иванычей и прочих людей земли. А когда он вдруг ночью тогда возник возле меня, то я плакал, стараясь, чтобы он этого не видел. Струи душа скрывали слёзы. Теперь я плакать не мог. Ощущение того, что я навек утратил Петра, вызывало во мне не слезы - полную атрофию чувств.

- Что это вы бледный? - спросила, войдя ко мне, Кособокова.

Я пожал плечами.

- Опять, наверное, поели чавычи? Не ешьте вы ихних консервов - сто раз я вам говорила! Лучше пойдите в булочную и выпейте там чаю с бутербродом с обыкновенной селёдкой. Полезней!

Когда она мне сказала про селёдку, я вспомнил "Русь" и Петю с тарелкой селёдки, которой он меня хотел накормить, а я сопротивлялся. Я его тогда ненавидел. Так же, как и сейчас. И так же несправедливо. Он меня любит. И я его люблю.

- Алексей Иванович, что это у вас за цифра? - спросила Вера Дмитриевна и показала мне вчерашнюю накладную, которую она должна была отнести на почту. - Стою в очереди, смотрю в бумагу, думаю о своём, и тут гляжу - что это за цифра у вас? И не стала отправлять. Все накладные, которые вы мне дали, послала, а эту оставила.

Я смотрел в бумагу собственного сочинения. Там в графе "расход" стояла такая цифра: "23567 Лю усл.б".

- Вы чего, влюбились, да? - спросила меня негромко Вера Дмитриевна. - Если да, то скажите, в кого, я тут всех знаю, я вам сразу все справки наведу и скажу. На заводе в кого? В бухгалтерии? В плановом? В секретаршу Катю? В неё не надо - она блядь. Ебётся не только с директором, но и с секретарём парткома. А этот самый секретарь - сын директора. Она им первый раз дала, когда мы всем коллективом ездили за черемшой. Или всё-таки в разделочницу?

Она легла локтями на мой стол и заглядывала мне в лицо. Её глаза смеялись, светились огнём предвкушения интересной интриги.

- Причём тут любовь, Вера Дмитриевна? - сухо сказал я.

- И бледный вы. И худой. Как вас, такого молоденького, мама отпустила на Камчатку! Вы же прямо напечатали на машинке: "лю"...

- Это не "лю", а "дю". Я ошибся клавишей.

- "Дю"? А что это такое?

- Дю - это дюралюминий, Вера Дмитриевна. Правильно здесь надо написать так: "23567 дю усл.б". То есть банок из дюра. А есть банки из жести.

Вера Дмитриевна поняла всю глубину своей необразованности. На самом деле никаких банок из дюралюминия сроду не делали. В тот же день Вера Дмитриевна меня разоблачила:

- Из дюра, Алексей Иванович, банки не делают.

Видимо, походила по заводу. Я ответил:

- Вы, Вера Дмитриевна, зайдите в спеццех, и увидите, что на экспорт делают. Я этот вариант и имел в виду.

Она опять осунулась.

- В спеццех таких, как я, не пускают. Но никогда не слыхала...

- Вера Дмитриевна, - успокоил я её, - я не влюбился. Когда влюблюсь, сообщу вам первой.

***

Под Новый год в комнату пришла девушка для установки у нас компьютера.

- Юля, - представилась она.

За несколько месяцев с момента встречи с Ивановичем я стал совершенно другим человеком. Моя тайная любовь, о которой я временами даже сам боялся думать, превратила меня в молодого немолодого человека. У меня наступила новая стадия отчаяния: я начал бояться встречи с Ивановичем. Мне казалось, что того, что между нами было - всей той открытой страсти, которая так и рвалась из меня, - теперь уже не может быть никогда. Даже если бы он приблизился ко мне, поцеловал, я бы отстранился. То, что мы делали с ним, мне теперь казалось диким. Во мне произошел переворот. Это было результатом перенесённых душевных страданий, о которых никто не догадывался. Я чувствовал себя вынутым из холодильника.

Девушка Юля была работницей кооператива "Квант". Меня поразило то, что кооперативы, которые тогда ещё только зарождались, уже настолько богаты, что спокойно оплачивают загранпоездки. "Квант" оплачивал пребывание Юли в Японии. Она прилетела домой на рождественские каникулы. В Японии она изучает компьютерные технологии. Юля обязана была не только установить у нас компьютер, принтер и интернет, но и обучить меня работе с этой техникой. До обучения мы дошли в первый же день - установка "железок", как пренебрежительно называла всю эту пластмассовую красоту Юля, заняла не больше двух часов. Тогда-то мы с Верой Дмитриевной и узнали про Юлю, что она здесь проездом. И в первый же день Юля предложила мне бросить все эти "килькины консервы" и переходить к ним в кооператив.

- Нам нужны люди с красными дипломами, - говорила она мне легко и просто.

Я же чувствовал на ногах гири.

- Я живу тут у них, - сказал я. - Волгоград ничего не платит за моё жилье.

Мы поднялись на мой чердак. Юля оглядела "помещение", но ничего не могла сказать, так как в это время работал грузовой лифт. Мы спустились обратно в представительство, и Юля сказала, что если я согласен перейти к ним, то кооператив будет оплачивать это "помещение".

- Но лучше бы тебе отсюда перебраться. Мы тебе в Петропавловске снимем нормальную двухкомнатную квартиру.

Мы сразу перешли на ты. Всякий раз, как в комнату входила Кособокова, мы разговоры об увольнении прекращали и продолжали заниматься. Но как только Кособокова выбегала, Юля рисовала радужные картины работы в предприятии новой формации.

- Пойми, - говорила она, - государство не чает сбросить с себя бремя заботы о заводах и фабриках. Капитализм выгоден тем, что люди сами управляют предприятиями, государству же остаётся только собирать с них денежки в виде налогов. Так в Японии, в Америке - везде. У нас тоже всё идет к этому. СССР из-за неправильной конструкции был похож на большую консервную банку. Россия унаследовала всё это. Банка уже вздулась и скоро взорвётся. Вот увидишь. В своём Волгограде ты скоро останешься без работы, а у нас всё только начинается.

- Без работы? - ухмылялся я.

Тогда безработных ещё не было.

- Да, без работы, представь себе!

Мы сидели у монитора рядом, касались друг друга руками, ногами, плечами. Юля казалась мне давней знакомой. От неё исходил какой-то приятный мягкий запах. Где-то я его уже слышал.

- Слушай, - спросил я её, - а ты никогда не была в Волгограде?

- Никогда в жизни.

- Мне твоё лицо кажется знакомым.

И тут она мне сказала:

- Можешь мне не поверить, но я сразу, как вошла, тоже подумала, что где-то я тебя видела.

После работы мы поднялись снова ко мне, чтобы Юля как следует осмотрела "помещение". Она обрадовалась, что при комнате есть настоящий туалет. Лифт уже не работал, и мы в тишине и без напряга поговорили о переходе в "Квант". Юля видела, что я напуган её напором. Мы пили чай.

- Ладно, - поднялась она, - в гостях хорошо, а дома лучше. Пойду. Завтра увидимся.

И тут вновь заработал грузовой лифт. Мы уже стояли в дверях, я закричал Юле в ухо:

- Теперь будет работать до утра! Началась предновогодняя отгрузка по договорам!

Юля что-то крикнула мне, но я не услышал. Нам не хотелось расставаться, мы кричали друг другу что-то, чего и сами-то не слышали. И поцеловались. По-настоящему. Сразу. С первой встречи. Мы обнимали друг друга так, словно давно расстались, а теперь встретились. Мы упали на кровать, продолжая целоваться, мы в бешеном темпе разделись догола - и дальше всё было так странно и так тепло.

Юля что-то кричала мне, но я не мог её услышать: лифт гремел оглушающе. И в тот самый момент, когда я лёг на неё, раздвинул ей ноги, приблизил свой член к её пушистой пипочке, Юля крикнула мне в ухо какие-то слова. Мне показалось, что она крикнула:

- Люблю тебя!

И я втолкнул в её пипочку свой член - Юля содрогнулась. И тут я понял, что она кричала: она предупреждала, что никогда не была с мужчиной. Я вынул свой член и посмотрел на него - он был весь в крови. Юля лежала, закрыв глаза. Я снова вошел в неё, но уже гораздо бережнее - стал трахать ее, приучая к себе, к своей толщине.

Она не умела ничего. Первый раз у нас было так: она лежала на спине - я на ней. И всё. Но через час, после того, как мы, оглушённые неустанным грохотом лифта, решили продолжить, я научил её задирать ноги мне на плечи. В следующий раз она это делала уже сама. Мы не следили за часами. Я входил в неё раз за разом всё с большим наслаждением. Для меня было ударом, что за окном стало светать. Пришлось прекратить урок, далекий от компьютерного. В туалете мы привели себя в порядок и отправились на работу.

страницы [1] [2] [3] [4]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Бисексуалы

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>