Горячая гей библиотека

Юркино утро

Часть 12 (последняя)

А вообще... вообще – Юрке надо будет объяснить, кто такие гомофобы: он, Юрчик, с этим дерьмом еще не сталкивался, но дерьмо это в любой момент может оказаться рядом, и нужно не растеряться, а значит – нужно знать... Что нужно знать? Врачи говорят, что самые злобные гомофобы – это латентные гомосексуалисты: расслабиться и, соответственно, получить нормальное полноценное удовольствие им не позволяют комплексы, а природа... природа зовет их, и они, несчастные – не сумевшие реализовать свои природные задатки, с упоением, чем-то напоминающим сексуальное возбуждение, мочат себе подобных – тех, кто, с природой не споря, воздвигать бастионы между собой и миром не стал... в принципе, гомофобы – ущербные люди: зависть у них превратилась в ненависть, и ненависть эта, словно блевотина, ищет выхода... да, именно так: их темная ненависть ищет выхода, и они... они, "настоящие мужчины", испытывающие странную потребность снова и снова доказывать, что они – "мужчины настоящие", мстят... они мстят, утверждая таким образом свою "мужественность", мстят упоительно, порой сами не понимая, из каких глубин-катакомб эта темная ненависть поднимается... жалкие люди!

Сбиваясь в стаи, они мочат-насилуют, мстят-издеваются, испытывая извращенное сладострастие, а потом приходят домой и, мысленно прокручивая – в душе смакуя! – сцены расправы с каким-нибудь "ненормальным", с упоением дрочат, вгоняя в потные плебейские кулаки свою извращенную ненависть-страсть, и это... это порой их единственный способ хоть как-то соприкоснуться с миром, в который они не смогли попасть... жалкие люди! Взять, к примеру, того же Виталика, о котором рассказывал Юрка... понятно, Виталик еще пацан, и он еще никого не "мочит" – он пока стоит на распутье, сам не зная, в какую сторону колыхнется маятник его сексуальной жизни: звуки невидимых труб зовут его сладкой, тревожащей душу мелодией, кровь по утрам приливает к чреслам, и юный член, вздымая трусы, каждое утро призывно стоит, превращаясь в кремень, – пацан вгоняет в кулак возбужденный член... смутные образы наполняют душу... и грезится, втайне грезится взрослеющему мальчику то ли мальчик-любовник, то ли старший наставник-друг... и что из этого выйдет, что получится в результате-итоге, Виталик не знает сам... и никто не знает!

Да и как знать? Может быть... может быть всё: вспыхнет в душе внезапным всполохом голубая любовь, обожжет, опалит юную душу, и душа, обретая крылья, устремится вверх – и тогда на всю жизнь останется этот ожог самым чистым и светлым воспоминанием, и уже никто никогда не убедит такого человека, что любовь, возникающая между парнями, порочна или преступна... а может случиться наоборот: пьяные ублюдки затащат пацана в укромное, сокрытое от посторонних глаз место и там, сорвав с него штаны, зловонно дыша в лицо похотью-местью, будут долго насиловать пацана по кругу, причиняя нестерпимую боль – и тогда на всю жизнь останется в растоптанной душе чувство животного страха и никакими доводами неискоренимой гадливости, и уже никто никогда не объяснит такому человеку, что любовь между парнями имеет право быть... а может случиться так, что не будет в юности ни того, ни другого,– сладостная мелодия, неуверенно звучавшая в юной душе на весенней заре, смолкнет, и неясное чувство томления-ожидания сменится в этой самой душе ощущением чего-то прошедшего-промелькнувшего – поманившего и обманувшего – и возникнет... невольно возникнет неубывающая зависть к тем, кто не промчался мимо сказочного пейзажа, а, отозвавшись на зов природы, сошел на неведомой остановке, чтобы, углубившись в кущи, там вкусить... да, часто бывает именно так, и тогда возникает неодолимое желание снова и снова возвращаться к теме, и возвращение это, как искаженное эхо, уже выражается в форме болезненной, извращенной: одни, кто умом послабее, пускают в ход кулаки, другие, кто полукавее, мастурбируют языками, но и там и там неизменно одно – осознаваемое или нет ощущение собственной неудовлетворенности... вот о чем нужно рассказывать Юрке, рассказывая о гомофобии, чтобы, встречаясь с подобной публикой, он себе четко представлял, что имеет дело с людьми ущербными, весь пафос которых, направляемый на борьбу с "извращенцами", объясняется их личной сексуальной неудовлетворенностью, порождающей самую обычную зависть-месть.

Тот же Виталик... хотя – нет, к Виталику это еще не относится, – мальчик Виталик еще на распутье: он, мусоля время от времени тему, еще только вслушивается, как эта тема звучит, и, еще ни в чем неуверенный, он это всё пока пробует как бы на зуб... да, он пробует, и одновременно с этим, говоря о "гомосеках", он, сам того не подозревая, подает окружающим его пацанам своеобразный сигнал – авось, кто-то отзовётся-откликнется... ежу ведь понятно, что просто так – на пустом месте – все эти разговоры не возникают... и здесь важно не то, что говорят, а показательна сама потребность в таких разговорах, желание на тему эту почесать язык; и, неожиданно вспомнив слова Артёма, Толик невольно улыбается... как он, Артём, тогда сказал? "Кайф для недоумка – почесать язык, когда чешется в жопе, а никто там не чешет – никто не вставляет... обидно пиндосу! И сам не гам, и другим не дам... Жопу вылизывать вышестоящему начальнику – это у них, у пидоров, не извращение...

А мы, получается, извращенцы, и нас, получается, надо на зону... ага, как же – разбежались мы слушать тебя, козла!" – именно так прокомментировал Артём пафос какого-то проходимца, по ящику призывавшего электорат к крестовому походу против гомосексуалистов; ну-да, правильно – это было чуть больше года назад: проходимец, пиаря своё ничтожное имя, нёс ахинею, потрафляя самым примитивным чувствам-воззрениям наименее образованной части электората, и Артём, выслушав этот бред, презрительно скривил губы: "Еще не родился такой пиндос, который будет решать за меня, как, кого и куда мне трахать", – вот, и об этом – о педерастах и пидарасах – Юрчику тоже надо рассказывать, надо обязательно говорить! Глупо любовь однополую поднимать на щит, но еще глупее лепить из этой любви извращение и преступление – дело не в цвете, а в том, кто любит, почему он любит и как он любит, а каким цветом любовь эту обозначают, дело уже десятое... Юрке – нравится... а мне? – думает Толик. – Мне что – не нравится? И мне это нравится... еще как нравится! Нам это нравится обоим ... ну, и кому от этого плохо, если нам – мне и Юрчику – хорошо? Нам – хорошо, – думает Толик, – и это – главное... да, именно это: с Юркой поехать на дачу, слушать его, отвечать на его вопросы, любить его – целовать, прижимать к себе... именно это и есть на сегодняшний день самое главное – Юрка...

Толик, держа простыню в руке, подходит к окну; его взгляд непроизвольно падает вниз – и, глядя сверху на вход в подъезд, Толик вдруг ловит себя на мысли, что он... он хочет увидеть Юрку, просто увидеть – как Юрка выйдет, стремительно выскочит из подъезда, как обойдёт он клумбу с нераспустившимися цветами, как, пересекая дорогу, наискосок устремится к углу стоящей напротив девятиэтажки, чтобы, за углом скрывшись, оказаться во дворе своей школы... и Толик, закрыв форточку и тут же открыв всю половину окна, чувствует, как душа его наполняется непонятно откуда льющейся музыкой: Юрка!..

Прохладный утренний воздух, еще не прогретый весенним солнцем, вливаясь в комнату, приятно холодит обнаженное тело, и у Толика, стоящего у распахнутого окна, возникает ощущение, что ликующей музыкой наполняется не только его душа, а музыка эта стремительно заполняя его всего, проникает буквально в каждую клеточку, и ощущение это – ощущение молодости и счастья – столь велико, что Толик на миг, на какое-то мгновение даже теряется... блин! кто спорит,– трахать Юрчика по утрам, ритмично скользя в его тёплой норке членом, необыкновенно приятно, и Толик, проделывая это каждое утро, каждое утро получает физическое наслаждение, – да, почти каждое утро... каждое утро это был кайф, кайф несомненный, даже, быть может, абсолютный, но этот кайф каждый раз заканчивался вместе с оргазмом, и Толик, разрядившись Юрке в попу – в очередной раз Юрку в задницу оттянув, тут же отрывался от Юрки, физически удовлетворенный, вполне довольный, – получив совершенно нормальное удовольствие, Толик выдёргивал – как морковку из лунки – из Юркиной норки свой член, быстро вставал, поднимался с постели... и в тот же миг у них начиналась другая жизнь: кто-то шел в ванную первым, а кто-то – вторым, потом они завтракали, перебрасываясь пустыми, ничего не значащими словами, потом, врубив музыку и под музыку эту пританцовывая, Юрка собирал в школу рюкзак, одевался... а Толик, уже месяц как пришедший из армии, но еще никуда не устроившийся работать, или начинал куда-то звонить, или терпеливо ждал, когда Юрка уйдёт, чтобы, закрыв за ним дверь, завалиться спать; всё это было приятно, и даже очень и приятно – как говорится, кто б с этим спорил! – но всё это было обыденным, и никакая музыка еще ни разу не появлялась в душе у Толика, не врывалась в эту обыденность за истёкший месяц – никогда у Толика не возникало желание посмотреть из окна на Юрку, выходящего из подъезда, никогда не испытывал он потребность увидеть, как Юрка пересекает улицу; и вот... вот – стоя у распахнутого окна, Толик чувствует, как ликующая музыка всё громче и громче звучит в его сердце, наполняет всё его тело почти физическим ощущением весны, молодости и счастья, и ощущение это... ощущение это, совершенно обалденное, сказочное, ни на что не похожее, связано с Юрчиком – с Юркой!

И Толик... Толик, прикрыв простыней торчащий член, с нетерпением смотрит вниз, ожидая, когда Юрка – его Юрка – появится из подъезда...

страницы [1] . . . [10] [11] [12]

Этот гей рассказ находится в категориях:
С братом, Любовь и романтика, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>