Горячая гей библиотека

Четыре ночи и вся жизнь (глава 4)

Часть 1

В ближайшее воскресенье мы с тестем отправились в Синеглазку и приобрели дом. Своей заслугой в этом деле я считаю то, что сделка была оформлена нотариально. В то время это считалось дикостью - обращаться к юристу. Но я настоял на своём, и в понедельник мы были у нотариуса, который заверил сделку. Эта бумага сыграла свою роль через много лет, когда внук или сын портового рабочего Зарипова обвинил Ивановича в рейдерстве - в захвате дома. Тут мы ему показали нотариально заверенную бумагу, и он заткнулся.

1 сентября мы с Юлей расписались, а 9 сентября она родила. В то время в России ещё слыхом не слыхивали об ультразвуке. Мы находились в привилегированном положении: ещё в мае японские врачи определили, что Юля родит девочку. Валентина Даниловна, соблюдая приметы, ничего не покупала для новорождённой, но договорилась "с девочками" в местном ГУМе, что они ей соберут всё необходимое. В то время пинетки, колготки, коляска, пелёнки, присыпки, чепчики были в страшном дефиците.

Юля родила сыновей-двойняшек. Я тут же назвал их так, как обычно называют сыновей в Петропавловске: Петром и Павлом. Но разрешаю читателям самим представить панику, которая поднялась в нашем доме: для двух карапузов не было заготовлено абсолютно ничего. Петя рвал абсолютно новые простыни, а я сидел за швейной машинкой и подшивал лоскуты с трёх сторон. Мы заготовили десятки пелёнок.

Радость от рождения Петра и Павла была захлёстывающей. Теперь, задним числом, я вижу, что мои личные переживания не только шли вразрез или наперекор тогдашним событиям в общественной жизни, но и попросту никак не совпадали с ними. Я жил своей жизнью, а жизнь вокруг шла своим чередом. Во мне произошёл эмоциональный взрыв, который растянулся на долгие годы. Я вдруг почувствовал себя самцом. Много лет я просто спускал, получая от этого наслаждение. То в руку, то в простыню, то в женщин.

С Петром всё было иначе и было прекрасно. Но когда передо мной в коляске оказались два сына, я понял, в чём истинное наслаждение так называемой "половой жизни". Я увидел высочайшую цену мужской спермы. До меня дошло, как много драгоценнейшего материала ушло в никуда, на радость мне одному. Только на Петра мне не было жаль ни капли спермы - ему бы я отдал всю, что была во мне. Меня охватила жажда половых актов - скажу так, чтобы не выразиться сильнее. Во мне бушевали могучие силы мужчины. Я вспомнил, как светятся молодые отцы, и я засветился изнутри так же. Полное северное сияние наступало ночью: я наваливался на женщину, лежащую рядом со мной, и показывал ей свою власть над ней.

С Юлей тоже произошли изменения: она вдруг стала всё знать. Видя перед собой двух настоящих, живых пацанов, двух маленьких людей, лежащих в коляске и находящихся в полной её власти, она выпустила наружу томящиеся в ней женские силы. Помню, как она учила меня правильно писать. Нужно не стряхивать мочу с члена, а промокать туалетной бумагой. Драгоценную японскую туалетную бумагу в рулонах она привезло из Токио, и мы были, наверное, единственной семьей в России, у кого в доме была туалетная бумага. Собственного производства этого товара у нас ещё не было. Юля даже показывала мне, как нужно использовать рулон. Сама она пользовалась рулоном свободно, со знанием дела: отрывала ленту и промокала ею свою мохнатенькую пиписку.

- Ты видишь, - говорила она мне, сидя на унитазе, - у нас, женщин, положение даже хуже, чем у вас. У нас очень много волос. Но я же хожу в чистеньких трусиках, а ты один раз пописаешь - и целый день ходишь в нечистых трусах. Чему ты научишь наших сыновей, если так будет продолжаться и дальше, Лёша?!

Женщина, которой я сломал целку, учила меня её трахать!

- Начни с груди - распали меня, это моя эрогенная зона, Лёша. А ты обычно сразу идёшь ко мне между ног... Пойми, я пока не готова!

Но все эти чудачества проявлялись в нас абсолютно независимо от общего хода дел, который выражался в том, что нам физически негде было разместиться. Из роддома мы приехали на Советскую и увидели, что всю комнату, где мы сидели за столом при знакомстве, заняли две кроватки. Это было единственное, что тёща достала в ГУМе по жесточайшему блату. Нам с Юлей спать было негде. Мы спали... под столом, который был приткнут к стене. И вот там, под столом, бушевали во мне все мои мужские силы, которые я в двух словах уже описал.

В соседней крохотной комнатке на кровати спали Петр Сергеевич с Валентиной Даниловной. Четверым взрослым людям было невозможно существовать в такой крохотной квартире. Проблема была даже в том, чтобы сходить в туалет. Меня захлестывала половая энергия такой силы, что я в своих мечтах уносился далеко: как было бы хорошо, если бы мы все спали вчетвером! Я представлял себе, как Петя трахает Валентину Даниловну, а я - Юлю, а потом мы все друг друга. Подсознание говорило мне, что это бред, и это было бредом, хотя допускаю, что многие люди вступают в такого рода отношения без всякого ущерба для своего морального здоровья, и уж точно - для пользы здоровья физического. Но сами мы до этого всё-таки не дошли.

Не скрою, что мои редкие встречи с Петей в уборной или возле двери в уборную и в ванную грозили вырвать из меня самую святую тайну, которую я носил в себе. Она заключалась в том, что всю мою любовь к этому человеку я выплескивал на его дочь и готов был выплеснуть и на его жену. Любовь к Пете была бесконечной, неохватной, могучей. Кажется, в то время Юля мне как-то сказала:

- У меня такое впечатление, что ты видишь во мне кого-то другого.

Я сделал вид, что ничего не понял, но навсегда зарубил себе на носу, что от женщин ничего скрыть нельзя, у них знание мужчин заложено где-то в мозжечке.

***

Помаявшись совсем недолгое время на Советской (долго было просто невозможно), мы перебрались в моё "помещение" на консервный завод. И все вроде бы облегчённо вздохнули: тесть и тёща остались в квартирке одни, а мы с Юлей могли спать в одной кровати, и было место для двух люлек. Но грохот грузового лифта превратил нашу жизнь в чистый ад. Несчастные малютки терпели этот грохот весь день. Затишье наступало только под вечер, и то ненадолго: под Новый год начались, как всегда, авральные отгрузки продукции, и лифт работал почти круглосуточно. Мы с Юлей, лежа в одной кровати, впритык к люлькам, не слышали, если кто-то из младенцев начинал плакать. Но трахать Юлю в таких условиях было одно удовольствие. Я не просто трахал её - я её немилосердно драл. Она стонала, чуть ли не рыдала подо мной, но я был неумолим - я не мог иначе. Из меня рвались сексуальные силы молодого самца. Но Юля в этом смысле тоже разошлась: чего она только не делала в постели! Минет стал для нас обычным делом: она сосала мне - я ей. Особенно ей нравилось, когда я, лёжа с ней в позе 69, пальцами ног теребил ей соски. Тогда она заглатывала мой член вместе с яйцами, урчала от счастья, а я в это время пил, захлёбываясь, соки, вытекавшие из её мохнатенькой пиписки. Половой разнузданности очень способствовал неумолчный грохот грузового лифта. Но так жить долго было, повторяю, невозможно.

Тогда среди зимы мы перебрались в Синеглазку. Дом был наполовину оштукатуренный, наполовину деревянный, дощатый. В нём были три комнаты и кухня, в которой стояла двухконфорочная плитка, требующая газового баллона. Это был дворец, который нужно было отапливать дровами. Посреди дома, обогревая все комнаты, кроме кухни, находящейся на отлёте, стояла русская печь. Развалюха. Вода была в колодце метрах в семидесяти от дома, вдоль по деревенской улице, уборная - во дворе. Но лютой камчатской зимой мы всё-таки перебрались в этот дом. Жить в нём было невозможно, но здесь была тишина! И здесь было пространство!

Дом был по самую крышу засыпан снегом. Мы с Петей его немного раскопали, освободили вход и два окошка. Потом раскопали задний выход, чтобы можно было пройти к уборной во дворе, хотя ходить туда мы не собирались: это было нереально. Туалет устроили в одной из комнат. Перед тем, как переехать, мы закупили два грузовика дров, наняли бичей (местная разновидность бомжей), которые нам эти дрова распилили. Единственное, что мне нравилось в этом строении, - это пол. Перед тем, как дом продать, Зарипов пол перестелил. Доски были ровные, отлично обструганные, толстые, хорошо пригнаны друг к другу и к стенам.

Впряглись все: Петя с работы приезжал в Синеглазку, забирал пелёнки, вез на Советскую. Валентина Даниловна стирала их, отглаживала, и утром Петя привозил всё обратно. Машины не было, он привозил свёртки в руках. Часто с ним приезжала и Валентина Даниловна - привозила еду. Сил на всё это хватало у каждого, потому что рождение Петра и Павла возродило нас из какого-то хронического уныния. При этом работали все: тёща, тесть, я, а с февраля уже вызвали на работу в Японию и Юлю.

Компьютерные технологии не ждали, пока кто-то влюбится, забеременеет, родит, накормит младенцев... Век компьютеров напоминает мне теорию Маркса о коммунизме. В своем "Капитале" он предлагает представить себе общество, в котором люди создают один общий продукт и делят его между собой поровну. И всё. Вот вам и коммунизм Карла Маркса. Строй без пороков, присущих времени, в котором жил этот замечательный мыслитель, без разного рода несправедливостей: без богатства, бедности и так далее. Но во все времена в обществе будут люди, которые не работают и "общего продукта" не создают: младенцы, больные, инвалиды, старики. Они не участвуют в создании "общественного продукта". Значит, им часть его не положена? Теория Карла Маркса вызывает, скажем так, вопросы. Но эра компьютерных технологий, мне кажется, воплотила мечты главного коммуниста: эре безразлично, что у кого происходит: кто болен, стар, молод и т.п. - всё это мелочи жизни. Эра движется вперёд неостановимо! Пропустишь шаг - и ты отстал безнадёжно!

Юлю позвала эра! И Юля, чтобы не отстать от компьютерных технологий, которые шагали вперёд в Японии особенно широко, бросила Петю и Павла и рванула в Японию догонять прогресс. Мы все её в этом поддерживали. Мы понимали, что Юля не рождена для семейной затхлой жизни прошедших эпох в Синеглазке, где нет водопровода, отопления, туалета... Она - существо, устремлённое в будущее. Я проводил её в Елизово, и она улетела. Вернувшись с аэродрома, я увидел первую улыбку моих сыновей: они оба, увидев меня, впервые улыбнулись. Юля этот миг пропустила. Как, впрочем, и первое сиденье, и первый шаг, и прорезывание зубов, и болезни... Благодаря Юле, мы были первой семьёй, у которой в доме были не только рулоны японской туалетной бумаги, но и мобильные телефоны. Мы созванивались несколько раз в день. С ней и друг с другом.

страницы [1] [2] [3]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Бисексуалы, Мужики и молодые

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>