Горячая гей библиотека

Четыре ночи и вся жизнь (глава 5)

Часть 3

Я по натуре не диктатор, скорее наоборот - считаюсь с каждым высказанным мнением, и меня сильнее всего пугают люди, которые начинают мною командовать. Поэтому если я и глава семьи, то самый приятный из всех возможных. Недаром меня любят Петя и Паша с Мариной, а я люблю их всех. Юлю же они воспринимают, мне кажется, как-то неадекватно: им всё время приходится объяснять, что Юля - их мама, что они ей обязаны своей жизнью. Они с ней всего лишь вежливы. И Валентина Даниловна - не последняя спица в этой колеснице. В значительной степени благодаря ей в нашей небольшой семье носится этот дух внутреннего противостояния. Она не любит меня, не в состоянии объяснить даже себе, за что и зачем. Как-то Пете она сказала, что я для Юли слишком инфантилен. Ей-то какое дело, какой я? Но в том-то и дело, что анекдотичной тёще до всего есть дело, так как она во всём разбирается.

Возможно, я раздражаю Веру Даниловну ещё и потому, что ни разу не вступал с ней в длительные объяснения. То, что можно назвать объяснением, случилось между нами много лет спустя, я об этом расскажу потом, в своё время. Мои отношения с тестем и женой сложились помимо неё, и на них она не влияла. А для меня это было самое главное. Правда, она нас с Юлей развела, нашла для неё неинфантильного мужа, и я за всех рад, но с Петей она развести меня не сумела бы никогда. Но эта славная женщина и не догадывается, что всю свою немирную энергию ей надо было бы приложить именно в эту точку.

Как всякая замужняя женщина, Валентина Даниловна - натура деятельная. Она многократно повторяла, как личный девиз, что своё предначертание на земле она выполнила: родила дочь. Как-то я ей сказал, что это не её дочь. Она позеленела и чуть не заорала:

- Моя! Моя!

- Не ваша, - твёрдо и тихо сказал я. - Без Петра Сергеевича её у вас не было бы.

Валентина Даниловна только что не зарычала. Эта простая истина то ли никогда не приходила ей в голову, то ли она не считает нас, мужчин, за людей. Но, скорей всего, Валентина Даниловна относится к тому поколению, которому советская власть внушила, что мужчина в жизни - ноль, пустое место. Главное место занимает женщина. В разное время, правда, на советскую власть находили заскоки противоположного характера, и она внушала следующему поколению, что женщина в жизни - ноль, а главное - мужчина с его физической силой. Возможно, это-то и называли "прямой линией" партии.

Юля пошла в маму: она тоже была деятельная, всезнающая, она тоже свое предначертание на земле выполнила. Сначала Юля давила на меня, чтобы я перешёл работать в её "Квант", но потом, слава богу, отстала. Потом они обе давили на меня, чтобы мы жили там и так, где и как им обеим было удобно: я - на заводе, близнецы - на Советской. То, что я даже и не думал разлучаться с сыновьями, было для Валентины Даниловны чем-то вроде откровения, от которого она не могла оправиться десятки лет: она не предполагала, что на свете может быть отец, который испытывает к своим отпрыскам какие-то чувства. Чувства были привилегией Валентины Даниловны. Но на самом деле чувств у мамы с дочерью было не очень-то много. Они сводились к тому, чтобы все вокруг поступали так, как они считают нужным. Я и Петя представляли собой полную им противоположность: мы жили своей жизнью и ни от кого ничего не требовали. Мы никого не ломали. В этом мы с Петей оказались очень похожими. Он не был диктатором, и я тоже.

Мои отношения с Верой Дмитриевной Кособоковой, например, строились на очень дружеских основаниях, но мы никогда не переходили на "ты" и не забывали о том, что мы всего лишь сослуживцы. Когда у меня были безвыходные ситуации (не с кем было оставить детей), то Вера Дмитриевна всегда была рядом, а когда несчастье случилось у неё, я тоже оказался под рукой.

У неё умерла дочь и остался внук - больной на голову парень, с которым Вера Дмитриевна не могла сладить. Это было её горе. Герман гонялся за дворовыми кошками и душил их. Наконец, соседи заставили её упрятать парня в психиатрическую больницу. Вера Дмитриевна сама чуть не потеряла от горя рассудок. Вдобавок из Волгограда ей сообщили о том, что её единица пошла под сокращение. Это совпало с её вступлением в пенсионный возраст. То есть на неё свалилась сразу груда проблем, каждая из которых была неразрешимой. Тогда я оформил её у себя в представительстве уборщицей.

А у меня дома она была просто незаменима, так как Валентина Даниловна то и дело моталась в Токио, где оставалась на месяц - на большее время визу не давали. Вера Дмитриевна вырастила Петю с Пашей, у неё в первый раз пошла своими ножками Марина. Но как бы мы с Верой Дмитриевной не были близки, мы никогда не переходили определённую черту: не ругались по-семейному, не выясняли отношений, не собачились, на что, собственно, всегда провоцировала меня тёща. Но одно событие развело нас с тёщей навсегда.

***

Я уже говорил о том, что в России в одно время выбирали президентов. Предложили и Пете избраться начальником порта, он отказался, тогда избрали того самого Зарипова, который продал ему свой дом в Синеглазке. Через четыре года снова встал вопрос выборов, и люди опять предложили Пете баллотироваться. А Зарипов к тому времени уже вкусил горечь власти и не захотел переизбираться, и Петю всё же уговорили.

Я радовался этому, и все радовались. Но в то время предвыборную кампанию вёл уже не сам Зарипов, а от его имени какие-то загадочные люди, которые только что появились, - профессиональные политтехнологи. Это специалисты по механике любых выборов. В Петропавловск они наехали целой бригадой и развернули свой штаб в помещении портовой администрации. В комнатах с секретными замками, куда посторонним вход был строго воспрещён и возле дверей которых стояла вооружённая охрана, были установлены компьютеры, принтеры, сканеры. Там печатали предвыборные листовки, плакаты, небольшие газеты.

Первым делом молодые люди из той бригады заставили Зарипова объявить, что его соперник Петр Иванович украл у него дачный домик. Однажды утром из местных газет мы узнали, что прокуратура тут же возбудила уголовное дело против Ивановича. Об этом же напечатала сообщение и какая-то Санкт-Петербургская газета, тираж которой был внезапно распространён в Петропавловске. Почему именно Санкт-Петербургская? Потому что бригада политтехнологов приехала к нам из второй столицы. Было одновременно убито два зайца: создалось впечатление, что преступление, совершённое Петром Сергеевичем Ивановичем, громадно, ведь о нём пишут даже в Санкт-Петербурге! Наверняка, напишут и в Москве. И второй "заяц": найден опасный преступник, который "чуть было не пришёл во власть".

Зачем Равиль Харлампиевич Зарипов это сделал, я не понял, так как мы вместе с ним ездили к нотариусу и вместе составляли акт купли-продажи, под бумагой стоит его подпись. Но истцом выступал не сам Зарипов, а его внук, которого тоже зовут Равиль. Технологи сыграли здесь на сходстве имён; все политтехнологи строят свои игры на реальном сходстве имён и фамилий, а также на словно бы ненароком сделанных ошибках такого рода. Поди потом разберись, какой Равиль и где Равиль. Политтехнологи сочли, что так будет лучше. Видимо, Зарипов им сказал, что поскольку мы тогда ссорились между собой, идти к нотариусу или нет, то бумагу мы скорей всего потеряли. Но мы её не потеряли.

Однако пока суд да дело, пока нам из прокуратуры дали понять, что возбуждено дело, что такого-то числа "гражданин Иванович П.С." вызывается на допрос и т.п., прошло время выборов, и Петя пролетел, так как на нём висело некое мифическое "уголовное преследование", которого не было и в помине. Как только на первом же "допросе" Петя предъявил нотариально заверенный акт купли-продажи садового домика, предмет для возбуждения уголовного дела исчез сам собой. Но время-то прошло. Этого политтехнологи и добивались. Зарипов остался на второй срок.

Когда мы лежали в кровати, Петя целовал, ласкал меня и говорил, что не было в его жизни человека, который бы спас его от позора и от смерти, я первый в этом плане и единственный. В ночь снятия обвинения мы любили друг друга, как в первый день в душевой кабине на Владивостокском вокзале. Мы стали друг другу ещё более родными. Уж теперь мы никуда друг от друга не могли деться: мы были "повязаны" горем, которое нам удалось отвести.

Однако вся эта история далась Пете тяжело: его хватил инсульт. Вскоре после дела с домиком в один из дней ему перекосило лицо. Вместо того, чтобы сразу пойти к врачу, мы стали, дураки, ждать, что всё это "само пройдёт". Но вдруг у него стала пропадать речь. Мы побежали к врачу, который сказал, что время уже упущено. И в самом деле, в тот же день у Петра отнялась вся правая сторона. Больницы, врачи, лекарства, уколы... Дело кончилось тем, что приходит однажды Валентина Даниловна к нам в Синеглазку (я как раз делал морковную запеканку, чтобы идти в больницу к Петру на ужин) и радостно мне сообщает:

- Я только что из больницы. Пообщалась с сестричками. Они сказали, что вы уже были там до двух часов. Анна Григорьевна объявила, что больше держать Петра они не могут, у них срок только до четырёх месяцев. Теперь они переведут его на инвалидность. Она предложила мне отправить его прямо из больницы в прекрасный интернат в закрытой зоне на побережье Тихого океана. Не то Рыболовное, не то Рыболовецкое называется, я не запомнила, но в путёвке всё будет написано. Там прекрасно, чудесно! Тишина, свежий воздух, в коридорах ковры и графины! А что здесь? Кто здесь за ним будет ухаживать? Мне через два дня лететь к Юленьке, уже оформлена виза, собраны чемоданы. Ему там будет лучше, чем в городских условиях, будет обеспечен надлежащий уход. Я из Токио привезу ему какие-нибудь новейшие лекарства. С сестричками я уже договорилась. Боже мой, какую алясочку я подарила Анне Григорьевне! Оторвала от себя! Помните, даже вы сказали, что она мне к лицу?!

Теперь уже я, стоя у плиты, потерял дар речи...

страницы [1] [2] [3] [4] [5] [6]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Мужики, Бисексуалы

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>