Горячая гей библиотека

Письма (глава 1)

Часть 5

Парню с торпедой в голове, имени которого я не помню

Для меня ты до сих пор остаёшься самым странным человеком из всех тех, с кем мне довелось повстречаться на жизненном пути. Каждый раз, когда меня посещают воспоминания о той игре, которую ты затеял со мной, туманом в моём разуме поднимается путающее мысли ощущение нереальности произошедшего.

С самого начала мне казалось, что в моей жизни воплощается сценарий дешёвого, посредственного триллера про одержимого маньяка и жертву. Твоим первым Интернет-сообщениям с угрозами и оскорблениями я не придал большого значения. Подумаешь, мало ли в сети зависает не знающих, чем себя занять, придурков? Сперва я вежливо и сухо отвечал тебе, стараясь дать понять, что остаюсь равнодушным к твоим своеобразным попыткам завязать со мной знакомство, а впоследствии и вовсе перестал поддерживать с тобой обратную связь, жалея своё время.

Ситуация изменилась, когда после двух недель тиранства, омерзительно изощрённых в своей грубости посланий я обнаружил в очередном из них краткое содержание моего предыдущего дня. В свойственной тебе плевково-сочной манере ты расписал, во что я был одет, где и что делал, с кем встречался. В конце сообщения была фраза: "Я вижу тебя каждый день, сука. Ты попал". Когда я прочёл это, тупым биением в висках у меня застучали мало волнующие меня до этого вопросы: кто ты и что тебе от меня надо.

Будучи обескураженным и не зная, что предпринять в данном случае, я продолжал игнорировать твои почти ежедневные теперь уже отчёты о слежке за мной. Пытаясь убедить себя в том, что происходящее является всего лишь чей-то дурацкой шуткой, я надеялся на то, что ситуация рассосётся сама собой. Но спустя неделю стало ясно, что ты в курсе, где я живу, как часто бываю в квартире один, когда я обычно выхожу из дома на учёбу, где обычно провожу время и каким путём возвращаюсь к себе. Ты даже знал цифровой код к двери моего подъезда.

Наверное, другой на моём месте продолжал бы всё сильнее нервничать, но со мной этого не происходило. Первоначальная паническая раздражённость куда-то исчезла, оставив меня в относительно спокойном состоянии постоянной задумчивости. Сидя в одиночестве в безлюдном кафе, спрятанном от толчеи города тенями извилистых переулков, неторопливо вдыхая густую терпкость дурманящих, запашистых чаёв, медленно вытягивая одну сладковато-лёгкую сигарету за другой, порой вздрагивая от неожиданных звуков мобильного, я стал ценить отстранённую сдержанность сибирских людей, позволяющую мне уединиться с моими ощущениями необъяснимо манящего риска. Было в этой роли мишени, предположительно находящейся под прицелом твоих глаз, что-то, заставлявшее меня то и дело искать вечерами в спешащей мне навстречу толпе человека, увлечённого мной и, возможно, отчаянно одинокого.

Следуя своей романтической логике, я стал тщательней следить за собой. Каждый день, скрупулезно вытачивая линии бородки и усиков, я пудрил шею и щёки роскошно и резко пахнущим лосьоном и только после этого выходил из дома, предвкушая возможность оказаться с тобой на опасно близком расстоянии действия обоняния. Загуливаясь до беспризорной ночи, мерцающей тусклыми фонарями, дыша нелюдимой влажностью уснувших фонтанов, вводя себя в упоительный транс пьяной тоски, я стал мечтать о нашей встрече. Доцеживая из горла древесные нотки бодрящего коньяка, я обыкновенно брёл по тёмным дворам и глухим закоулкам по направлению к дому, стараясь не замечать то и дело расцветавшее языческими лепестками на разлагающихся стенах чёрное солнце, вызывавшее во мне смутную тревогу, отголосок незрелого страха перед вселенским злом.

Я был достаточно пьян для того, чтобы не поддаться испугу в тот момент, когда в тревожном полумраке пустого подъезда впервые увидел тебя, неподвижно стоящего на один лестничный пролёт выше меня. Мутный свет немытого окна за твоей спиной обрамлял пыльным ореолом твой тоталитарный силуэт, скрывая черты лица. На секунду я замер. Стараясь вдыхать ровнее ставший неожиданно вкусным плесневелый воздух, я спокойно, не торопясь, начал подниматься наверх, пытаясь рассмотреть тебя получше, насколько это мне позволяла моя близорукость.

Казалось, что ты чуть выше меня и более мощно сложен. На тебе была короткая куртка, а также уверенно сидящие на крепких бёдрах армейские штаны и мерцающие чёрным блеском опасности берцы. Твой угловатый пергаментно-бледный череп был гладко выбрит. Когда я поравнялся с тобой, и наши глаза встретились, я сильно струхнул. Сглотнув как можно тише ком в горле, я сказал:

- Привет.

- Ну, привет! - хрипло выдохнул ты, не отводя от меня хищно-острого взгляда.

Боковым зрением я замечаю, как сжимается твой кулак. Плавный шаг в сторону, делаю обходной манёвр перед тем, как изо всех сил пуститься бежать вверх по лестнице, судорожно нащупывая в кармане ключи. Бежать мне далеко, на пятый этаж, и есть шанс, что ты отстанешь, и у меня будет в запасе пара секунд, чтобы открыть дверь. Я уже поворачиваю голову в сторону предстоящего пути спасения, почти делаю первый рывок...

Проскулив умоляющее:

- Подожди! - полное неожиданной боли вымуштрованного сердца, ты сел, даже как-то сломанно рухнул на грязный широкий подоконник.

Я застыл, удивлённо пялясь в твои дрожащие влажные синие, как вечернее июльское небо, глазища.

- Да что с тобой такое? - почти по-матерински сорвалось с моих губ.

Презрительно фыркая про себя своей сдувшейся трусости, я забрался на подоконник рядом с тобой.

Я думал, что мы проговорим до утра. Сначала я больше слушал. И пусть твои слова, с которыми я был не согласен, бывшие для меня тогда полной чушью, вызывали во мне принципиальное неприятие, я не перебивал тебя, терпеливо ожидая своей очереди высказаться. Ты осуждал мой антиобщественный образ жизни, утверждал, что своим недостойным поведением я позорю других представителей сильной половины человечества, упоминал, что ни одна из мировых религий не терпит подобного ни под каким предлогом. Ты рассуждал об этом так пронзительно вдумчиво и глубоко, что в тот момент, когда в твоих расширенных зрачках мне стал мерещиться седьмой круг ада, для меня стал очевиден тот факт, что ты здесь не для того, чтобы убедить меня в аморальности моих поступков и не для того, чтобы наставить на путь истинный. За твоими попытками доказать мне свою точку зрения в разгоревшемся споре мне виделась самонаправленность подросткового онанизма, а за показным, брезгливо грамотным произнесением слова "педераст" для меня не было ничего, кроме твоего зудящего желания почувствовать, как прижавшийся к твоей спине и дышащий тебе в шею парень начнёт осторожно покусывать твоё ухо, шепча в него это самое слово.

Окончательно освоившись в обществе друг друга, мы уже было собрались дойти до ближайшего киоска, чтобы, как положено, отметить наше знакомство. Поднявшись с подоконника, ты повернулся в сторону выхода, оказавшись ко мне спиной. Я сам не понял, как оказался захватывающим тебя сзади, задирая одной рукой твой свитер на животе, а другой нащупывая металлическую бляху ремня. Выйдя из мимолётного оцепенения, дрожа вспотевшими ладошками, ты стал помогать мне. Ты делал это, почти не дыша, не произнося ни звука, ты боялся повернуть голову и посмотреть на меня. Твой гладкий затылок издавал наивно чистый запах банного мыла. Затянувшись им, как белой пылью дороги и наклонив тебя вперёд, я выложил свой последний и самый веский аргумент в нашем споре...

Чуть позже мы сидели на скамье под взглядом вечного неба и, посасывая спасительное горькое пиво, не спеша душили подступившую к горлу жажду. Отцветал июль. Кажущаяся ещё нереальной осень уже начинала предупреждать о своём неминуемом приходе тревожной свежестью ночного воздуха. Чувствуя это, вокруг светящихся шаров фонарей исступленно клубились мотыли белыми стаями оживших и обретших души снежинок, предавших уготованный им путь к истинной луне. Этот чарующе-безумный танец вводил меня в транс, и я готов был смотреть на него до зари, как будто вспоминая что-то из далёкого, подкоркового прошлого. В такие ночи грех спать, когда неумолимый ход времени взывает тебя к другим, несоизмеримо более манящим грехам.

Каждый год в это время я вспоминаю тебя, матерно жалующегося на новые, незнакомые мне до этого болезненные ощущения. Я тогда утешил тебя, сказав, что есть определённые методы преодоления этого испытания, основным из которых является как можно более частая практика, и пригласил к себе переночевать. Так начался месяц наших тайных свиданий, печально страстный август, наполненный для меня твоей философски-теологической болтовней и морально-этическим разбором наших с тобой полётов. Создавалось впечатление, что ты ищешь оправдание то ли тому, что делишь со мной постель, то ли тому, что не можешь полностью принять это как должное. Я привыкал молча слушать обрывавшиеся после первого прикосновения моих губ к тебе потоки ненужных речей и удивлялся тому, как ты не можешь, наконец, понять очевидного, что нам хорошо вместе, и что ты стопроцентный, безнадёжный, неисправимый содомит.

Ты ни разу не заговорил со мной ни про одну девушку, ни под каким видом, зато постоянно рассказывал мне про своих друзей, про то, как они мегакруты и офигенны, и высказывал пугающе-манящие предположения о том, что бы они сделали со мной, окажись они рядом. Я не ревновал тебя, я был убеждён в том, что я единственный, кому ты смог открыть свою тайную природу. Там, в другом мире, с ними ты был яростным и непобедимым вожаком, страшным человеком по кличке Череп. Даже если бы ты стал носить пояс верности, я не был бы более уверен в твоей преданности. Меня абсолютно всё устраивало в наших отношениях, чего не скажешь о тебе.

Началось всё с того, что ты стал просить меня быть осторожней, не высовываться, покороче стричься, проще одеваться, реже встречаться с другими подозрительно ухоженными парнями. Я смеялся над этим и говорил в ответ, что ты просто завидуешь моей свободе, хотя, может, ты просто по-своему любил меня и таким образом проявлял заботу обо мне и ревность. Я продолжал жить своей жизнью. Светя загорелой кожей гладких ног сквозь дыры несомненно голубых джинсов, поблёскивая маленькими серёжками в ушах, я продолжал коротать последние в этом году жаркие вечера на центральных улицах в компании себе подобных, пребывая в слепой уверенности в том, что рано или поздно ты ко мне присоединишься.

Ты говорил, что в тот раз мне очень сильно повезло, что если бы вечер был более поздним, а улица была поглуше, даже ты сам не смог бы меня отмазать. Я вспоминал, как ты в окружении своей стаи проходил мимо, как самый мелкий из вас, выразительно глядя на меня, смачно харкнул в пыль асфальта тяжёлым плевком, едва не задевшим мои ноги, и я думал о том, что ты врёшь. Ты бы защитил меня от них, ведь ты, сощурив свои прекрасные глаза, следил за ними, как бдительный хозяин следит за своими собаками, выгуливая их. Ты кричал мне, что я мог бы уже лежать в реанимации и одиноко выть от боли сквозь сломанную челюсть, а я не верил тебе, считая, что, в самом крайнем случае, на соседней койке тогда лежал бы ты.

В конце концов, обозвав меня всеми матерными словами, почти ударив и пинком распахнув дверь, ты выбежал из моей квартиры, возможно, навсегда покинув меня. Когда я закрывал за тобой дверь, мне почудилось, что гулкая тишина подъезда судорожно вздрагивает от бьющихся эхом о заколоченные окна звуков тихого плача...

Ещё долго в моих снах, оправдывая предательские надежды, ты радовал меня своими визитами и, подставляя бледные тонкие пальцы моим губам, молча улыбался, гладя на меня безмятежной синевой младенческого взгляда. Мы были там одни, среди безмолвия золотых стволов, под бесстрастным взором небесной тверди, в колыбели укрывающих трав, прятавших наше переставшее быть секретом таинство.

Виноват и грешен, твой Никита.

страницы [1] . . . [3] [4] [5] [6] [7] . . . [11]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>