Горячая гей библиотека

Мишка - навсегда! (глава 3, последняя)

Часть 11

Если свет в душе по-настоящему яркий, если он горит изумрудным пламенем, зажжённым самими Богами, то этот свет обязательно вызовет ответное сияние в другой душе, если она ждёт этого, если это ей нужно, как облака для крыльев. Вот это я завтра Соболеву и скажу, жалко, что дрыхнет он сейчас. Все дрыхнут, а Борька дрыхнет громче всех. Мне-то чего не спится, а? Всё ведь хорошо вроде бы. С пацанами так побесился, что Соболю с мамой пришлось нас четверых успокаивать.

И снова прав Мишка оказался. Интересно, каково это - быть всегда правым! Сколько времени я провёл с пацанами, и всё это время Миша Шилов не сводил с меня своих серых глаз. Как-то неловко даже. А какой парень оказался! Да... Историей авиации увлекается, надо же. Завтра же в "КнигоМир" съезжу, что-то я там такое видел, альбом какой-то здоровенный... Ха, как мой Вадька рот разинул, когда младший Миша про Ил-2 нам рассказывал! То-то, это тебе не рыбок зелёнкой травить и не марсоход "Апартьюнети" из пылесоса делать. Да, кстати, альбом-то этот дорогущий, наверное, а парнишка гордый, по-моему, и мама его ещё как на это посмотрит? А, ладно, Вадьке подсуну, когда они с Егоркой пойдут на день рождения к Мише... Да ни фига! Сам подарю! А с мамой Мишиной... Да всё в порядке будет, вот на неё я Вадьку-то и напущу! Точно. Перед этим тараканом ещё никто не устоял.

Не отпущу я этого пацана, нельзя мне его упускать, и ради себя (но это ладно), и ради него самого нельзя мне его терять. Таким парнишкам, как Миша Шилов, необходим в жизни старший мужчина. Ему это нужно, и я уже готов, кажется.

Ах, ты ж, тетеря! Сигареты в кабинете у меня. Блин, как курить охота! Пожалуй, придётся сходить. Ладно, я потихоньку, чтобы парня не разбудить. Хитрец ты, Токмаков! Себе-то уж не ври, не надо. Ну да, хочется мне на Мишу Шилова ещё раз посмотреть, хочется. Красивый юноша. У него неяркая красота, она не режет глаз, но чем дольше на него смотришь, тем труднее оторваться, он как японский клинок. А как интересно было на них смотреть, на двоих Мишек, на большого и поменьше! Тати и вакидзаси. Два клинка, два совершенства, один постарше, другой помоложе, но отделка та же. Состязание Мурамасы и Масамуне, листья на поверхности ручья... Какой всё-таки Соболев умница у меня! Благородство и ясность души. И отчего же это мне такое счастье?

Так, ну что? Осторожненько, на цыпочках. Во Борька даёт - свист на весь дом! Ха, конечно, после такого обеда! Чего это? Свет в кабинете.

- Ты чего, Миша? Не спится на новом месте? Или диван неудобный?

Миша не пугается моего появления, он сидит, по-турецки скрестив ноги на диване, накинув одеяло на плечи, а перед ним лежит раскрытый альбом студии Межова.

- Да нет. Хорошо всё, Илья Палыч, так просто. А диван очень удобный, я даже и не думал, что такие удобные бывают. И кожа под простынёй скрипит уютно так. Я так просто. Не знаю, не спится, и всё.

- Да? И мне вот тоже. А я, знаешь, за сигаретами пришёл, курить захотелось, дай, думаю, потихоньку...

Мы с Мишей молчим. Да. Ладно, бери свои сигареты, и мотай отсюда.

- Межов? - глупо спрашиваю я.

- Да. Ничего, что я взял посмотреть, вы не заругаетесь?

- Ну, а чего мне ругать тебя, Миша? Смотри. Нравится?

- Очень! Вот, "Серый Бумер". Здорово. А это я не понял, "Пасифая".

- Ну, это была... - я чуть смущаюсь. - Как бы тебе, понимаешь, сказать? Это мамаша Минотавра. Лабиринт, Тезей, Ариадна... Слыхал?

- Что-то слыхал, кажется, - спокойно отзывается Миша. - Илья Павлович, а спросить можно?

- Валяй.

- Неужто это всё настоящее? - Миша обводит рукой кругом себя и торопится объяснить. - Я имею в виду, неужто этим оружием взаправду бились? И убивали, да? И тот нож каменный, чёрный, который Вадимка показывал, неужто им индейцы людей в жертву приносили?

Я лишь киваю головой и, чуть подумав, присаживаюсь рядышком с Мишей на диван.

- Вау! По груди - и сердце наружу вырвать! - Миша ёжится под тёплым верблюжьим одеялом.

- Ножик гадостный, чего уж тут говорить. Он мне в куче достался. Ты не думай, Миша, я такие вещи не люблю. Если бы не Вадька, я бы от него уже давно избавился бы, но ведь крику будет - не оберёшься. А про другие вещи ты хорошо сказал: бились. Правильно, точно и хорошо. Бой - это почти всегда честно. А если нечестно, тогда это и не бой, а измена. И выбор. Всегда в бою есть выбор, и восторг ещё.

Миша, распахнув свои серые глазищи, не мигая, смотрит на меня, к моему плечу привалился, сам, похоже, этого не заметив.

- А это? - он кивает на Межовский альбом.

- Ну, что ты! Это чистая красота, искусство в степени. Можно, конечно, запросто даже можно кого-нибудь и этим убить, но тогда это будет преступление, и тоже в степени. Это как если бы статую Аполлона на кого-нибудь сбросить. Понимаешь?

- Да. Очень понимаю. Но ведь и эти мечи тоже красивые, - Миша задумчиво смотрит на катанакаке.

- Красивые? Больше, чем красивые - совершенные. И акула совершенна и прекрасна, и волна цунами, и ещё много всего. Реактивный истребитель тоже прекрасен, ты и сам лучше меня это знаешь. У всего своя цель, назначение, а красота всегда сверху, вне предмета, и плевать ей, чем именно она притягательна для нас. Сложно это всё, наверное, да, Миш?

- Наверное. А может, и не сложно. Просто надо думать. Всегда надо думать.

Я с некоторым удивлением смотрю на шёлковую русую прядь у Миши над тонкой бровью, и меня охватывает нежность - знакомая, незабытая, незабываемая!

- Вот я и думаю, чего же это я тебе спать не даю? Пойду покурю и баиньки.

- Да? Так это, наверное, я вам спать не даю? Да вы здесь и курите, я ничего, у меня мама тоже курит.

- Плохо, - вздыхаю я и с неохотой встаю с дивана. - Здесь, говоришь? Ну, если разрешаешь. А ты сам-то не куришь? Вадька мой, гадость мелкая, и тот спёр у меня как-то сигару. Я его чуть не прибил за это, хотя куда мне!

Миша тихонько смеётся, закрывает книгу, встаёт с дивана и подходит к моему письменному столу - в узких трусиках лишь.

- Честно? Вам скажу, Илья Палыч. Немного, с пацанами.

- Ну, на меня можешь не рассчитывать! С меня и Вадьки хватит! Как вспомню его с сигарой... Вот сам посуди, Миша, не могу же я с тобой курить. А Соболев? Если узнает, точно сломает мне что-нибудь. Шею, например.

- Шею не надо! Да я и не курю, а так только. А вы очень похожи - с дядей Мишей, я имею в виду. Не внешне, а всё равно похожи.

- Ещё бы! Мы же очень давно дружим. А вообще-то, спасибо. Это, Миша, для меня лучшее сравнение, это похвала для меня.

- А может быть, для него? - тихо молвит Миша, чуть краснеет, но глаз от меня не отводит.

Не знаю я, что ему сказать. Я тушу в пепельнице недокуренную сигарету, кладу Мише на плечо руку.

- Миша, ты бы под одеяло лез, что ли. Прохладно у нас.

- Не-е, у нас дома холоднее, но я залезу, только вы ещё со мной посидите? Да нет, если вам спать пора, то нет, конечно, это мне чего-то всё не спится.

- Посижу, конечно, хотя спать давно пора, это ты прав. Но уж если не спится, то лучше вдвоём.

- Вдвоём всегда лучше, это точно! Но только с тем, с кем вдвоём быть приятно.

- Мишка, да ты умный парень! Я вот щас эти твои слова запишу, не забыть чтобы, склерозом я мучаюсь, а так запишу и...

Миша Шилов смеётся вполголоса и шутливо тычет меня кулаком в грудь, а я перехватываю его руку, мягко заворачиваю её парню за спину, обхватываю его за плечи и направляю юношу к дивану.

- Вот, укрывайся. А если подраться охота, то это не ко мне, это к Вадьке. Только не советую, калекой я тебя видеть не хочу.

- Да уж, он у вас ракета просто! Ха, земля-небо! Вот, сейчас. Да вы тоже под одеяло лезьте, с краю можно, одеяло-то огромное. Ну, хоть ноги укройте, дядя Илья.

- Мишка, ты меня дядей-то не называй, не надо.

- Хорошо, Илья Павлович, не буду, - голос у юноши делается скучным.

- Вот и чудно, - усмехаюсь я. - Хоть кто-то меня слушается. Подвинься чуть. Так вот, "дядей" не надо, мне это не нравится, но ты можешь звать меня... Да хоть Илом. Так и зови, а то "Илья Павлович" тоже не того, согласен.

- Да ведь неудобно это как-то, - глаза у парнишки снова заблестели.

- Отчего же?

- Не знаю, не принято так.

- Миша, если ты уже сейчас ориентируешься на то, что принято или не принято, то извини, но тогда ты заведомый неудачник.

- Как же? Тогда, значит, всё можно, так, что ли? Так, Ил? - тут же заводится Миша.

Ах, ты ж хитрец! Спорщик ты, оказывается. Думаешь, поймал меня? Ладно.

- Не надо, Миша, не передёргивай. Есть вещи, через которые нельзя перешагнуть. Не потому, что это невозможно, а потому, что нельзя. Через людей шагать нельзя. Через чувства. В душу нельзя плевать. Да мало ли! Слабых мучить. Это вообще... Я доступно излагаю, или тебе разжевать всё надо, как Вадьке нашему?

страницы [1] . . . [9] [10] [11] [12] [13]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Первый раз, 18-19-летние

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>