Горячая гей библиотека

Мишка - навсегда! (глава 3, последняя)

Часть 13 (последняя)

Я убираю с ног сбившееся в кучу одеяло, встаю и иду к столу. Закурив свою ментоловую Sherman’ину, я усаживаюсь прямо на столешницу и, болтая ногами, с удовольствием смотрю на Мишку. Тот снова сидит по-турецки, взъерошенный, раскрасневшийся, глаза сверкают серой сталью, прямо на зависть всем моим клинкам. И кулаки упёр в колени. Ну, точно Ёритомо перед битвой! Я даже присвистываю в восхищении.

- Сиди! Сиди, Мишка, не шевелись.

- А чё? Таракан, что ли, на мне?

- Сам ты... Сиди, сказал.

Я подхожу к витрине, беру с подставки шлем и, подойдя к Мише, осторожно покрываю им голову юноши.

- Банзай! - выдыхает паршивец, выбросив вперёд и вправо сжатую в кулак руку.

- Банзай, - соглашаюсь я. - Полный банзай.

- Вот бы сфоткаться так! - Миша вопросительно смотрит на меня.

- Да запросто, только не сейчас, камера у Вадьки в комнате. Утром я тебя в полный доспех одену и сфоткаю. Как тебе эта идея? Понятно, ничего не говори. И фотографии сразу же распечатаем, дома покажешь, и друзьям тоже.

- Как это, сразу? - Миша сдвигает шлем с глаз.

- У меня камера цифровая, - я киваю головой в сторону компьютера.

- Круто! Все лягут! А шлем не очень удобный, если честно.

- Какой есть. Кабуто. Шлем по-японски - кабуто. Этот именно - оки-тэнугуи-кабуто.

- А ты японский знаешь?

- Нет, куда мне! Терминологию оружейную знаю, а язык нет.

- Так учить надо! Что же ты, Ил? - укоризненно заявляет Мишка и снимает шлем.

- Вот сам и учи! Указывать он мне тут ещё будет! Ты вот какой язык учишь?

- Английский, какой же ещё!

- Вот давай и японский до кучи учи, а я посмотрю.

- А если вместе?

- Отстань, Мишка, старый я уже.

- Вот теперь ты точно гонишь! Старый он! Дедушка Илья, тоже мне!

- Знаешь, Шилов, мне всегда было интересно узнать, как японский шлем держит удар европейской булавы.

Мишка смеётся, довольный. Я забираю у него шлем, усаживаюсь к нему на диван, а он приваливается к моему плечу, теперь уже сознательно. Сделал парень выбор... И я тоже сознательно, вовсе не таясь, не скрывая желания и нежности, обнимаю его, и нежности здесь всё же больше, чем желания и чувственности. И я не удивлён этому, всё ведь у нас с этим юношей ещё впереди. Всё будет: и первый глоток, и опьянение счастьем после первого глотка, и всё то, что не поддаётся ни описанию, ни анализу. Чувства, это чувства. А сейчас меня топит нежность и любовь. Как всё быстро и как я этого ждал, оказывается!

- Мишка, - шепчу я пареньку в русую макушку. - А я ведь ждал тебя. Не вскидывайся, чего ты? Ждал. Я не знал, что это будешь ты, не знал, что ты будешь такой вот. Но как же я тебя ждал!

- Да, Ил, выходит, что и я тоже... Ждал, а и сам не знал, чего ждал. Прикинь, сам не знал, и тут ты! Скажи, а как всё будет?

- Как? По-разному, наверное, но всегда теперь всё будет у нас хорошо, ведь мы же хорошие люди. А главное, всё будет так, как мы этого захотим. Да не грузись ты, всё ведь решено уже. Судьба, брат, тут не поспоришь, да и не надо тут спорить. Ты запомни только: я никогда ничего не сделаю такого, отчего бы тебе стало больно, плохо и даже просто неуютно. Всё, что для тебя хорошо, хорошо и для меня. И вот ещё что. Когда мы вдвоём, то ты всегда главный. Понял?

- Здорово! Ты не думай, Ил, я ведь не наглый, и не жадный я. Не думай. Я понимаю, что значит - главный. И почему главный, когда мы вдвоём только.

- Я не знаю, что ты понимаешь, а потому скажу почему. Когда мы вдвоём - главный ты, когда с нами Вадька - главный он, а когда с нами Соболев, тогда главный Соболев. Я так живу, и ты тоже можешь жить так же. Хочешь?

- Да. И всегда хотел, оказывается. Погоди, а когда же ты будешь главный?

- Да всегда! Ты что же, не понимаешь? Сам посуди, это же я позволяю вам быть главными, и выходит, что я всё-таки главнее!

- Ты... Ты ещё и хитрый, ни фига себе! Ну и ладно, один чёрт, я-то хоть и по званию, но главный, сам сказал! Ой! В ухо плюну! Ил, так же нельзя, не предупредил. Мама, я дяде Мише пожалуюсь! Ах, ты... Ты чё, это ж нечестно - руки в одеяло закрутил! Ну, смотри, Ил! Сам начал. Я тогда с Вадькой сговорюсь, понял? И с Егорычем, и с Борькой ещё. Полный абзац тебе тогда будет! Ага! Боишься? Сразу бы так. А то руки он мне в одеяло завернул!

Наши лица совсем близко, и последние слова Миша шепчет мне уже прямо в губы. Мы замираем на секунду, Мишка вытаскивает свои ладони, зажатые меж нами, и кладёт их мне на затылок. Коротко, властно (он же главный) Мишка тянет меня к себе, губы в губы, сердце к сердцу. В голове проносится лишь: "Кто же из нас первый?" - и огромная изумрудная волна... Я сквозь волшебство первого раза смутно удивляюсь умению Миши, его ловкости в этом самом сложном в мире танце. Дети века!

- И-ил, - выдыхает Мишка, - Ил, никто не зайдёт?

- Никто. Хочешь, дверь запру?

- Да ладно, пусть.

- Ты где так целоваться научился, паршивец?

- Сам ты! Балда, у меня же уже всякое было, потом расскажу.

- Конечно, потом...

Я, больше не сдерживая себя, впиваюсь в Мишку Шилова. Облака, прорезаемые молниями, вспышки первого раза. Тело парнишки начинает звенеть в моих руках. Звучит аккомпанемент, а Мишка ведёт в этом танце. Он стягивает с меня футболку, и мы отрываемся друг от друга, чтобы стянуть её совсем. Ёлки, я же старше! Я берусь за Мишкины бёдра и пью из блюда его живота. Вот так, плавки прочь! Стройные античные колоны бёдер, антаблемент лобка, и вот Он, трепещет, гордо, важно и застенчиво! Он - это главное на земле оружие и главная пацанячья тайна, и теперь эта тайна доверена мне, теперь этот извечный клинок в моём арсенале.

Мишка бьётся в моих руках - ещё бы, я ж ничего не забыл, это ж моё умение навсегда! Проходит совсем немного времени, и Мишка кончает. Это как вулкан: мне и страшно, и оторваться я уже не могу. Юноша давит стон, судорога выгибает его навстречу мне, и влага, горячая, неуловимого и восхитительно незабываемого вкуса влага Мишкиного желания оказывается у меня на языке. И волна откатывается, оставив на берегу в моих руках омытое моей любовью Мишино тело.

- Я, теперь я, так ведь? - беззвучно шепчет Миша Шилов. - Давай я, Ил.

Я переворачиваю юношу, сажаю его на себя верхом, поддерживаю его за крепкие и одновременно за хрупкие ещё плечи, а он неспешно, уверенно - ведь он же главный! - принимается за меня. И я лечу - сразу, с места, без разбега! Время уходит, теряет размер и вещественность, остаётся только Миша, его голова в моих ладонях и ещё непередаваемое чувство законченности, и чувство начала. И вот изумрудная молния бьёт в меня победительным копьём. Пилум, который уже не вытащить из души, но мешать он не будет.

Я держу Мишу за щёки ладонями и чувствую, как бьётся там моя страсть. Всё правильно, как же без этого, это же часть любви, самая высь полёта, облака!

- Понял? - шепчет Миша мне на ухо, оказывается, он уже здесь. - Так-то. Ещё и не так будет, я ведь уже взрослый совсем. И я главный, да?

- Навсегда, что бы это ни значило и как бы это ни было.

Мишка Шилов тихонько смеётся мне в изгиб шеи, и в этом смехе чувствуется счастье и власть, ведь теперь я принадлежу ему, а он принадлежит мне.

- И всё-таки ты паршивец. Я ж думал, что ты неопытный и невинный, а ты... Ты до крайности испорченный пацан, самый лучший, наверное, и, может быть, даже единственный на свете, но какой же ты плохиш! Но ты знаешь что? Ты только не вздумай исправиться! Мишка...

- Просто я образованный - время такое! А сам? Совратил меня, а я плохиш!

- А ведь точно: совратил я тебя! - я приподнимаю Мишину голову, серьёзно смотрю парню в глаза и тихо говорю. - И что же мне теперь делать?

- Ты чё? - тут же пугается паршивец. - Я ж пошутил, ты чё? Ты кончай тут! Что ему делать! Да если б ты не того, то я бы тебя сам того.

Миша чуть не плачет. Ну и скотина же ты, Токмаков!

- Мишка! Люблю я тебя! Ясно? Думал, что не полюблю больше никого, и тут ты появился. Люблю!

- Ну и всё, понял? И больше чтобы так никогда не говорил! Приказ по эскадрилье, понял? Погоди, Ил, а если дядя Миша узнает, он же телепат, да?

- Ну, то, что он это узнает, это я на сто процентов уверен. Да погоди ты! Чего шугаешься, истребитель? Он знал это уже тогда, когда только тебя увидел, зуб даю. Тихо, сказал! Ты что же, не понял ничего? Эх, ты. Мы с Соболевым ведь... Ну, дошло?

- Дошло. Погоди, это что же, выходит, что я его место занял? - голос у Миши делается сухим и ломким, и звенит, как перекалённая сталь.

Он скатывается с меня и, закусив губу, натягивает на себя плавки.

Гордость. Сам такой был. Ах ты, мелкий собственник! Я ловлю Мишину голову, тяну его к себе за шею. Упирается. За плечи, смело, сильно. Я же старше, хоть ты и главнее.

- Место ты занял! Балда! Его место занять никому не дано, понял? Да убери ты локти свои. Слушай меня, Миша Шилов, слушай, потому что говорю я это только для тебя. Его место занять нельзя, оно навсегда, а у тебя своё место, и не знаю я, что ты там себе придумал, но твоё место ничуть не ниже, чем место Соболева, и ты тоже навсегда. А моё место в Мишкиной душе - я за это спокоен - оно тоже навсегда, и никому его не занять. Егор - чудный парень, Мишка любит его до самозабвения, но я - это я. Понял, или ты не понял? У нас с ним уже знаешь сколько времени ничего не было?! Любим мы друг друга, и нам этого достаточно.

- Ничего себе! Давай укроемся, Ил. Ничего себе! Здорово! Ну, а я так не могу. Смотри, Ил, если кто-нибудь у тебя ещё будет (ну, дядя Миша не в счёт), если вот кто-нибудь там ещё только... Даже не смотри ни на кого! Не смей, понял, ты мой только, понял? Так вот.

Вот это да! Однако! Ёлки с дымом, а ведь с проблемой ревности я сталкиваюсь впервые. Миша играет моим соском, сопит мне в шею, а потом, хихикнув, дёргает меня за ухо.

- А если Вадимка узнает или, ещё того не лучше, Наталья Николаевна?

- Вадька сейчас живёт в мире, полном железа и огня. Не понял? В общем, его это мало занимает. Потом-то он узнает, конечно. Он меня любит, и что бы он там ни узнал, любить от этого меньше не станет. Постарайся, чтобы он и тебя полюбил, так всем будет легче и проще. И к маме это тоже относится. Так что от тебя, истребитель, многое зависит. Ну, и от меня тоже.

- Прорвёмся... Ил, я в туалет хочу.

- Пошли вместе, потихоньку только.

Мы двумя бесшумными тенями скользим в гостевой санузел, делаем там свои дела, шипим друг на друга, чтобы идти тише, и на цыпочках, мимо дёргающего во сне лапами Борьки, тихонько над ним посмеиваясь, возвращаемся в кабинет.

- Ты спать сегодня собираешься, Шилов, или нет?

- А ты? Я как ты.

- Ладно. Смотри только, чтобы я прямо в кабинете не уснул.

- Ил, а ты ко мне придёшь на днюху?

- Там видно будет. Но праздник по этому случаю мы сто пудов устроим, в этом уж будь уверен! Мишка, коленку убери, куда ж ты мне её суёшь!

Миша Шилов начинает мне рассказывать про то, кого он позовёт на день рождения, какие у него друзья, как он живёт в классе и во дворе. Голос его делается сонным, парень сейчас уснёт, я это вижу. Он уснёт, а я полежу с ним ещё чуть-чуть, чтобы он заснул покрепче, и пойду к Мишке. Надо, очень мне надо с Соболевым поговорить, и утра мне не дождаться. И мы поговорим.

А утром всё будет так, как и должно быть, ведь всё уже решено, не так ли, Токмаков? И этот паренёк, засыпающий на моём плече, этот человек, который так стремительно занял в моей душе своё место, будет смотреть на меня и улыбаться мне, а я ему. Крылья и облака... И это навсегда!

страницы [1] . . . [11] [12] [13]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Первый раз, 18-19-летние

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>