Горячая гей библиотека

Неверная дорога (глава 2)

Часть 2

Едва не подпрыгивая от радости, паренёк нёсся впереди меня, одетый в мой старый серый свитер, болтавшийся на нём, как мешок, и в свои нелепые короткие шорты, едва видневшиеся из-под свитера. Я подумал, что прошло уже две недели со дня нашей встречи, и мне следовало бы раньше повести его прогуляться. Должно быть, он устал целыми днями сидеть в тесной комнате, куда даже свет едва проникает сквозь грязные окна. Снова я испытывал это неприятное чувство вины и утешал себя оправданием: "Да, я не задумывался о том, как он проводит бесконечные скучные часы, которые поглощает у меня работа, но ведь никогда прежде мне не доводилось заботиться о ком-то ещё".

Солнце светило ярко, день был вполне себе тёплым, и всё же тонкие ноги юнца (как у кузнечика) казались синеватыми.

- Ты не замёрз? - спросил я, догоняя его.

Пацан молча покачал головой. В его глазах радость сливалась с грустью в одно неделимое целое, и получалась грустная радость или радостная грусть - не знаю, как точнее сказать. В этом большом свитере, тонконогий, с каштановыми волосами, взъерошенными ветром, он выглядел совсем беззащитным, ещё более, чем обычно. Я отвернулся.

Мы болтались здесь уже с полчаса, и нам встретились три человека. Три человека в парке в славный субботний день. Я дважды бывал здесь с Виктором (мы покупали мороженое, и Виктор долго нёс своё в вытянутой руке, болтая о всяких пустяках, пока оно не начинало капать на асфальт), один раз привёл и Сьюзи, но среди множества людей она посерьёзнела, замолчала, как-то съёжилась, и мы поскорее ушли отсюда. В конце аллеи меж искорёженных тополей темнела воронка, и я вспомнил, что ни разу с появлением юноши в моей жизни в городе не ревела сирена, предупреждающая о бомбёжках. Я не знал, хорошо это или плохо, но предполагал, что всё-таки плохо, а не хорошо, хотя, впрочем, какая разница.

Прошлый выходной я провёл, тиская юношу в кровати. Он превращался для меня в наркотик, но самому ему это не шло на пользу. Я подумал, что не должен трогать его хотя бы сегодня, чтобы его кожа наконец-то зажила. "Не трогать!" - ярко-красным, как знак "стоп" на шоссе. Гладкая-гладкая кожа, тёплая кожа - мне нельзя думать об этом. Парень остановился и подождал меня, чтобы потом схватиться за мою руку. Всё моё тело ныло, лучше бы он не делал этого!

Потом, так же внезапно, как когда-то на поляне с Виктором (лучше не думать об этом), мы с юношей оказались в чаще кустарника и деревьев. Ветки тянулись горизонтально или криво, или сломанные, вертикально падали на землю (увядшие листья повисли на них), или, отделённые от дерева, устилали землю, как и осколки стекла, далеко разбросанные от прилетевшей на взрывной волне билетной кассы "Аттракционы. Цветы". Колесо обозрения - с его высоты виден весь парк, дома и улицы города, люди маленькие, как муравьи, и разноцветные, как россыпь монпансье, и их далекие голоса не нарушают тишины в небе - но это в прошлом, и все не хотят высоты сейчас, закрыв свои глаза. Карусель, "Чайные чашки", "Мёртвая петля" (теперь действительно мёртвая) - всё это увеселения прошлого.

Всё было, как и тогда, с Виктором, только в этот раз я волок за собой пацана. Мне было стыдно, страшно, мерзко, но только в глубине души, а снаружи была одна только похоть или не знаю что. У меня дрожали руки, дрожали губы, их, мокрые, я прижимал к шее паренька совершенно беспорядочно, а затем к его щеке, виску, уху. Я стиснул, обвив одной рукой, его плечи, а другую запустил под его дурацкие шорты, или через них, я не помню. Я только помню, что подумал: "Поспешность. Отвратителен я!".

Сгорбившись, я дышал ему в ухо. Не знаю, что он чувствовал. Он был совершенно безучастен, покорен. Более всего мне хотелось трогать его, а ещё мне хотелось отпустить его - насовсем, но я понимал, что уже не способен на это. Потом боль хлынула из меня, и мне подумалось, я весь с этой болью и вытеку.

На мне был длинный плащ, на юноше - длинный свитер, но мне казалось, что любой заметит, что с нами что-то не так, хотя не видели же они сквозь деревья. Только и замечать-то всё это было почти что некому.

Мое лицо ещё не приняло нормальный цвет, мне всё ещё было сложно и больно дышать, моё сердце хотело выломать мне рёбра и выпасть мне под ноги. Приближаясь к редким встречным прохожим, я отводил глаза, чтобы они не нашли в их жалком, загнанном выражении подтверждение своей догадке, но я чувствовал, что они все тоже прячут от меня свои глаза и не смотрят на меня.

Паренёк теперь не забегал вперёд и, прибитый и смирный, держался за мою руку.

- Тебе холодно? - снова спросил я его.

- Да, - ответил он мне на этот раз.

Я мысленно просил его о том, чтобы он осудил меня. Нет, я кричал ему об этом! Я пронзал взглядом его вихрастую макушку, смотрел в его мысли, рылся там в поисках его ненависти, обиды, злости на меня, но находил лишь понимание, понимание, понимание. Сводящее меня с ума безжалостное понимание!

Мы вышли из парка быстрым шагом, чуть ли не бегом. Мои надежды, вялые, как листья на сломанной ветви, отмирали одна за другой. Кто остановит меня? И что я сделаю с ним дальше?

***

- Не думай, что люди внутри симпатичнее, чем снаружи, - заявил Виктор. - Зачем тебе это надо, Даниэль?

Он уселся на стол и, взяв мой учебник по анатомии, раскрыл его наугад.

- О Боже! Кто-то снял с этого человека кожу! И ты будешь проклятым мясником! - воскликнул он, расстёгивая рубашку и подставляя мне свой старательно прокачанный торс. - Ну, режь меня, режь!

Я пытался не замечать его провокации, и тогда он схватил мои руки и прижал их к своей груди.

- Это всё дерьмо - твоя хирургия, - категорично заявил он, поглаживая свои соски моими ладонями. - Почему бы тебе не вылезти из-за стола, не сесть в кресло и не вытащить член?

Нечто подобное повторялось регулярно. Мои слабые увёртки: "Виктор, это просто смешно" на него не действовали. Виктор упорно делал вид, что главная причина его приставаний ко мне - обыкновенная скука, но я думаю, что он действительно возражал против моей учёбы. Когда я прямо просил у него объяснений, чем ему не угодила хирургия, он повторял, что "всё это дерьмо" и что мне это не подходит. Чего-то более конкретного мне от него так и не удалось добиться. Несколько раз мы ссорились из-за этого всерьёз, один раз Виктор даже выбросил мой учебник в окно, иногда ему удавалось утащить меня в постель. Впоследствии он смирился с моим выбором.

Мне студенческие годы запомнились усердной учёбой, Виктору - блаженным бездельем. Может быть, он и учил что-нибудь в то время, когда я спал, потому что при мне в бодрствующем состоянии он никогда этого не делал. Я постоянно испытывал тревогу, боялся того, что на следующем курсе его точно выкинут из университета, но мои опасения не воплощались в реальность.

- Меня все любят, - объяснял Виктор, - и я прирождённый адвокат.

- А экзамены? - сердито спрашивал я его.

- Сориентируюсь на месте.

- Ты же ничего не знаешь.

- Я понимаю принципы.

Спорить с ним было бесполезно.

Периодические ссоры Виктора с матерью ("Она деспотичная холодная русская женщина", - говорил он) со временем участились настолько, что их сосуществование под одной крышей было признано невозможным (единственное, по поводу чего между ними не возникло разногласий), и Виктору спешно приобрели квартиру в тихом районе неподалеку от университета, куда мы только собирались поступать. Виктор тогда позвонил мне и так и сказал:

- Теперь мы можем стонать достаточно громко и скрипеть кроватью.

Моё присутствие в квартире Виктора его родителями, давно смирившимися с таким приложением к их сыну, как я, воспринималось как само собой разумеющееся. После той двухмесячной разлуки мы не разу не расставались больше, чем на три недели.

Квартира оказалась крошечной, с двумя тесными комнатками и совсем игрушечной кухонькой, но для нас она явилась воплощением мечты. Солнце заглядывало в окна, ещё не затянувшиеся пятилетней грязью, мебель не покрылась пылью отчаянья, раковина в кухне не пугала ржавыми разводами, белоснежный кафель в ванной комнате блестел, по зеркалу ещё не пробежала трещина, по полу не скользили медлительные, блестящие, как ртуть, тараканы, а унитаз не всхлипывал горестно в ночи. Это была совсем не такая квартира, какой она стала сейчас, совсем не такая, в которой я схожу с ума от одиночества. Позже мою жизнь разорвали пополам, и я упал в возникшую пропасть, упал в кошмар...

страницы [1] [2] [3] [4] . . . [6]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Бисексуалы, Заграничный секс

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>