Горячая гей библиотека

Неверная дорога (глава 2)

Часть 3

В какой-то момент Виктор увлёкся фотографией - чёрно-белой. Это напоминало стихийное бедствие. Наша бедная маленькая ванная заполнилась аппаратурой для проявки и какими-то странными жидкостями, бедная маленькая спальня - книгами о художественной фотографии, о её хитростях и особых приёмах, о проявке и печати фотографий, которые Виктор любил читать в постели до трёх ночи, пока я ныл, что мне завтра надо идти учиться, и что свет мне мешает, и прятал голову под подушку, но в гостиной Виктор "чувствовал себя одиноко". По утрам голый, лохматый, невыспавшийся, недовольный всем и вся, я зомбиподобно бродил по квартире с чашкой кофе в одной руке и бутербродом в другой, а Виктор неумолимо следовал за мной, нежно сжимая в руках фотоаппарат, и снимал меня в самых странных ракурсах. Мне хотелось убить его. Когда я возвращался домой, то видел двадцать-тридцать своих влажных изображений, развешанных на сушилке для белья.

У Виктора определённо был талант, но особого свойства: в зависимости от настроения, в котором он соизволивал проснуться, Виктор мог снять меня так, что я потом сам себя принимал за инопланетянина, или так, что сцена завтрака (овсянка и какао) походила на порнографию. Спустя месяц уже вся квартира была увешана снимками со мной, преимущественно в чём мать родила, я находил это непристойным, долго сдирал их со стен, а на следующий день видел их на прежних местах.

Впрочем нет, не фотографии стали моим проклятьем. Всё чаще и чаще из уст Виктора я слышал имя Сьюзи.

- Ты хочешь познакомиться с ней? - спрашивал меня Виктор.

- Нет, - резко говорил я.

Иногда я замечал в квартире тонкий цветочный запах духов и понимал, что в моё отсутствие Сьюзи побывала здесь. Должно быть, она заходила в нашу с Виктором спальню, видела его рубашки, кучей сваленные на кресло, и фотографии с моей голой персоной на стенах. Я ощущал себя ужасно беззащитным из-за этого. Я никогда не позволял себе размышлять о том, связывает ли их что-то большее, чем он рассказывает мне, никогда не позволял себе сравнивать степени нашей близости к Виктору.

Однажды я пришёл домой полумёртвый от усталости, с черепом, будто залитым раскалённым металлом, лёг на нашу кровать - и почувствовал лёгкий цветочный аромат возле своей щеки. Я встал, прошёл в ванную, запер дверь на щеколду, включил воду и заплакал. Виктор постучался, затем ещё раз, но я не открыл ему дверь, и он больше не стучался.

Я вышел из ванной только через полтора часа, с красным лицом, во влажной рубашке, с часами, стекло которых запотело изнутри, а за мной в коридор хлынул пар. Виктор стоял, прислонившись спиной к двери в туалет. Он сказал мне:

- Ты считаешь, что треугольник - неустойчивая фигура? Нет, это самая устойчивая фигура. Я не знаю, о чём ты думаешь. У Сьюзи неприятности.

Я ответил:

- Это её проблемы, - и ушёл спать на диван в гостиной.

Утром Виктор уехал, затем он вернулся через две недели на три дня, в течение которых мы оба предпочли притворяться, что ничего не случилось, и снова уехал. Когда за ним захлопнулась дверь, в моей голове как будто бы дверь распахнулась, и я впервые в жизни залез в принадлежащий Виктору ящик письменного стола. Там я увидел обломок магнита, пачку высохших фломастеров, с десяток старых компакт-дисков, книгу в серебристом пакете, которую я не стал разворачивать, страницу из какого-то журнала с изображением смуглого бодибилдера в красных плавках, одноухую плюшевую Минни Маус (это-то здесь откуда?), нарисованную мною сто лет назад неприличную картинку про нас с Виктором, ещё какую-то ерунду в том же духе... и красный толстый пакет с фотографиями.

Я взял конверт, сел на кровать, положил пакет на колени и долго не решался его открыть. Потом я подумал, что, в принципе, всё равно уже ничего не изменишь, вынул фотографии из конверта и разложил их на кровати, с радостью убедившись, что на компромат они не тянут. Сьюзи, Сьюзи, Сьюзи - видел я на каждой фотографии. С улыбкой и без, чаще - без. С гладкой причёской. С распущенными волосами. Крупным планом. Со спины. Только её рука, держащая полупустую чашку с кофе. Её шея, подбородок и прядь волос. На одном снимке даже её одинокая туфелька, брошенная на коврик в коридоре.

Ту фотографию я заметил не сразу. Я увидел сначала только уголок и вытянул её за него из-под фото Сьюзи, сидящей на диване и закрывшей лицо руками. Виктор сфотографировал Сьюзи на фоне открытого окна. Наверное, что-то не получилось со светом, и я едва различал размытые контуры её профиля. Я поднёс эту фотографию к самому носу, рассматривая её столь внимательно, как до того ни одну другую. Глаза Сьюзи были закрыты, голова слегка опущена, и пряди волос, похожие на тёмные полосы тумана, падали ей на щёку. За Сьюзи всё сливалось в жемчужно-серую пелену.

- Тебе нравится эта фотография, Даниэль? - вдруг услышал я голос Виктора.

Мои пальцы от неожиданности разжались, и фотография спланировала на пол. Виктор поднял её.

- Это моя любимая фотография Сьюзи, - сказал он. - Обращайся с ней аккуратнее. Ну, так что, она тебе нравится?

- Да, - ответил я.

Виктор перевернул фотографию и посмотрел на неё так, словно видел её впервые.

- Сьюзи очень странная. Она не такая, как другие.

- Да, конечно, - с горечью согласился я. - А ты вроде бы должен был уехать?

- Улететь. На самолёте.

- Ещё лучше.

- Я опоздал. Полечу следующим рейсом.

- Не умеешь рассчитывать время, да, Виктор? - спросил я не своим голосом.

Виктор сел на корточки возле своего распотрошённого ящика, порылся в нём, выудил оттуда бодибилдера в красных плавках и помахал им возле моего лица.

- А ничего себе парень!

Я неожиданно рассмеялся и закрыл лицо ладонями, так же, как Сьюзи на фотографии, и тут ощутил боком тепло Виктора и его руки на своих плечах.

- Ты и вправду подозревал, что я сплю со Сьюзи? - спросил он.

- Нет, - ответил я.

Виктор наклонился, чтобы поцеловать меня в щёку.

- Почему ты боишься?

- Я не знаю.

Я знал, что сойду без тебя с ума. Мне так страшно было понимать это, Виктор!

- Сними рубашку и ляг.

Я смотрел в его лицо над моим лицом, как это было давным-давно, в лесу, в самый первый раз.

- Ты забыл, что мы друг для друга?

Я слишком хорошо это помнил. Моя кожа вспыхивала под его губами.

- Мы всегда будем вместе! - говорил он.

Виктор улетел вечерним рейсом. Я лежал под одеялом, дышал глубоко и ровно, и представлял себе мягкие звуки его шагов и старался ни о чём не думать.

***

Я позвал его, но юноша не пришёл и не отозвался. Тогда я сам подошёл к нему. Паренёк лежал на полу, упёршись в него локтями, и что-то рисовал на обрывке бумаги. Увлёкшись этим делом, он не услышал меня. Я сказал ему со спокойной злобой:

- Встань! - и он вскочил и попятился от меня.

Его глаза выражали страх, я долго смотрел в них, и пацан застыл от моего взгляда возле стены, как загипнотизированный. Я шагнул к нему и ударил его наотмашь.

- Приходи ко мне по первому моему зову, - сказал я и вернулся к своему креслу, к свой чашке остывшего чая, к мутному окну.

Я смотрел в непроглядный мрак, но внутри моей души было темнее во сто крат. Сдержав на мгновение свою бушующую злобу, я вспомнил лицо юноши. Он упал бы от моего удара, но позади него была стена, и он ударился о неё затылком. Я почувствовал его боль и его удивление. Его никогда раньше не били, его когда-то любили, а сейчас я рвал его кожу, а он рвал моё сердце. О Господи, Господи, что он делает со мной, и что я с ним! Лишь в нём свежая кровь, которая может спасти меня от гниющей крови вокруг и гниющей крови во мне. Я закрыл лицо руками и даже позволил себе заплакать, но не смог этого сделать.

Паренёк ткнулся лицом в мои колени, он приблизился ко мне очень тихо, впрочем, я бы и танк сейчас не услышал. Его лицо было мокрым от слёз, а дыхание горячим. Я опустил руки и посмотрел на его беззащитную макушку, на его каштановые волосы (как у Виктора, как у Сьюзи, как у меня когда-то), потом запустил в них пальцы и нащупал шишку. Юнец всхлипнул, и мне стало жаль его. Мне хотелось сказать ему, что я никогда больше не ударю его, не причиню ему никакой боли, но это было бы неправдой. Это знал и паренёк. Я схватил его за предплечья и посадил к себе на колени. Тело юноши показалось мне совершенно безвольным, как будто бескостным. Он привалился к моему плечу. Мне не хотелось сейчас воспринимать его как источник свежей крови, как средство удовлетворения моей болезненной похоти. Нашему со Сьюзи сыну было бы сейчас меньше лет, чем этому пацану, и всё же я попытался представить себе, что он мой сын.

Я не знал, что сказать ему в утешение.

- Это пройдёт, - сказал я. - Это невыносимо, а значит не может длиться вечно. Однажды это закончится.

Я сам не понимал, о чём это я, но подумал: когда мы растерзаем друг друга в клочья.

Я не должен был думать об этом сейчас, когда паренёк тихо лежал в моих руках, согревая теплом своего тела моё промёрзшее тело...

страницы [1] [2] [3] [4] [5] [6]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Бисексуалы, Заграничный секс

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>