Горячая гей библиотека

Неверная дорога (глава 3, последняя)

Часть 8 (последняя)

Её голубые джинсы были на коленях зелёными от травы, и она провела по ним ладонями. Затем её пальцы спустились по голеням ниже, к розовым кроссовкам с белыми шнурками, в сплетении которых запуталось несколько травинок. Сьюзи сгорбилась, почти коснувшись коленей подбородком.

- Сьюзи, - позвал я её.

Она подняла голову (с её большими карими глазами и вздёрнутым носиком она походила на удивлённого щенка) и посмотрела на меня, точнее, мне в глаза. Её взгляд был нежным, туманным и недолгим, но он хлынул в меня потоком.

И всё - только склон, сиреневые стрелы цветов и тонкие травинки, тлеющие под жаром неба. И дорога, которая вся была мне знакома, но была сейчас совсем другой.

- Иди только вперёд, - поторопил меня Виктор. - Ты же знаешь, какая это боль - быть друг без друга, когда у нас одна кровь.

- Знаю, Виктор, - ответил я.

Виктор не сказал мне, но я догадался сам, что должен пройти до конца путь, выбранный мною однажды, насколько бы не был он ложным. Мой разум мог бы сказать мне, что здесь просто нет логики, но он молчал, и если мой мозг не понимал происходящего, это понимала моя кожа. Дом был так близок, но я побежал от него прочь.

И я бежал неверной дорогой, взмахивая локтями и стараясь дышать ровно. Солнце садилось, опаляя макушки сосен, и я знал, что должен спешить. Дорога поднималась, петляла и извивалась, как змея, будто пыталась сбить меня с толку, будто хотела, чтобы я бежал по ней вечность, но я не мог больше продолжать свои блуждания, и значит, она должна была отпустить меня. Всё ужасное тянется столько, сколько мы способны это выдержать - Сьюзи придумала этот закон для того, чтобы хоть как-то оправдать всю жестокость, растворённую в мире вокруг неё, которую она не могла выдерживать и не могла не чувствовать, не могла успокоить себя, пусть даже и ложью. Только мы не знаем, насколько законы личных миров способны распространиться на внешний, если миры в нас больше, чем внешний мир.

Мои горло и грудь раздирало от воздуха, моё дыхание утратило ровность, но я продолжал бежать. Неверная дорога, теперь такая же красная, как и небо, накалялась под моими ногами. У меня не было боли, не было воспоминаний, убивающих печалью, закрывающих мои глаза, у меня была неверная дорога, и она по-настоящему принадлежала мне: её острые камни и её пыль, её неровности и даже её гладкость, которой у неё не было, - вся она! Она дала мне боль, и я сейчас любил её за это, потому что её боль возвращала меня назад, снова и снова. Я бежал в закат, в небесную кровь.

Я остановился только на секунду, когда небо вдруг стало золотым, и деревья и дорога тоже. Всё вокруг я видел тысячу раз в прошлом, но не узнавал в этом сне, который был лишь наполовину сном, а наполовину реальностью. Я зашагал, потом ускорился, потом снова побежал сломя голову. Дорога ощущалась мною твёрдой, словно камень, но постепенно отпускала меня. Я только её видел впереди себя, и под ногами у меня чередовались земля - пустота, земля - пустота и снова земля с торчащими острыми камушками. А потом появились пустота и ровный край, на котором я забалансировал, взмахивая руками, и дорога впереди меня закачалась вместе со мной. Я упал, почувствовал полосу боли под лопатками, плоскость под затылком и не сразу осознал, что лежу на ступеньках крыльца моего дома.

***

Свет ослепил меня так, словно я никогда не видел его прежде, и я зажмурил глаза. Музыка вливалась в мои уши, и голос девушки пел: "Единственная причина, по которой я дышу, это ты. Это ты. Только ты, - её голос вдруг зазвучал, как шёпот. - И я не позволю тебе уйти". Музыка стихла. Кто-то с щелчком нажал на кнопку проигрывателя. Я почувствовал перчатки на руках, не глядя, стянул их с себя и, бросив, выскочил за дверь.

Меня окликнули. Я не отозвался и убыстрил шаг, почти побежал. Госпиталь пах лекарствами, а не кровью. Что-то звякнуло под моими ногами, я вернулся, поднял это (ключи - их же не было в прошлый раз?!) и, машинально сунув их в карман, побежал дальше, вылетел в просторный холл и остановился.

Там стояла женщина, одетая в тёмный плащ, на котором блестели капли воды. Я подошёл к ней поближе и заметил, что она вся дрожит. Прямо за ней находилось высокое окно с разведёнными занавесями, по стеклу бежали капли дождя, и вечер был тёмно-синим и прозрачным, как акварель. В холле свет не горел, но жёлтым потоком он тянулся из открытой двери кабинета.

- Мерил, - окликнул я её. - Мерил!

Мерил повернула ко мне испуганное бледное лицо.

- Вы это почувствовали, доктор? - в её глазах как будто плавали тающие сверкающие льдинки.

- Что? - спросил я.

Она бессильно мотнула головой.

- Я не знаю. Как будто всё на миг перевернулось, а затем стало каким-то другим.

- Да, - медленно ответил я, - я это почувствовал.

Мерил жадно посмотрела в мои глаза, но я ничего не мог объяснить ей. Должно быть, я выглядел столь же потрясённым, как она, но не удивлённым.

- Почему вы вернулись, Мерил? - осторожно спросил я её.

- Не знаю, - рассеянно отозвалась она. - То есть... я не нашла ключи от своей машины. Я где-то обронила их.

Я нашарил ключи в кармане и протянул их ей.

- Эти? Они лежали на полу.

- Да-а? Спасибо.

Мерил взяла ключи. Её рука показалась мне слишком горячей, почти обжигающей, а блеск глаз слишком ярким. Я потрогал её лоб кончиками пальцев и сказал:

- По-моему, вы больны, Мерил. У вас температура.

Она слабо улыбнулась.

- У меня такое чувство, будто меня только что чуть не сбил грузовик или что-нибудь вроде этого. Будто что-то страшное нависло надо мной... и вдруг пропало сейчас.

- Я понимаю, - сказал я. - Может быть, так оно и было. Вам не следует ехать самой. Вам есть кого попросить приехать за вами?

- Да. Я позвоню мужу. Спасибо.

Я посмотрел на окно за её спиной, в бесконечную синеву, и всё смешалось в моей голове: Мерил, паренёк, солдаты, которых я убил, Виктор и Сьюзи.

Я поднялся в свой кабинет, взял со стола телефон и старенькое портативное радио на батарейках, прошёл к креслу и сел, запутавшись ногами в телефонном проводе.

Для начала я включил радио. Оно зашипело, и чей-то невероятно жизнерадостный голос закричал: "Приве-е-т, девушки и юноши!" Я переключился на другую станцию. "Возможны осадки, - с искренним унынием сказал кто-то, - давление..." "Они бы сообщили, - подумал я, - везде бы говорили только об этом". У меня вспотели ладони.

Я поставил радио на пол и набрал нужный номер. За годы одинокого безумия я почти забыл его, но сейчас легко вспомнил каждую цифру. Короткие гудки. Я положил трубку, подождал три секунды, а потом набрал номер ещё раз. Опять короткие гудки. "Но они же должны быть там!" - подумал я, зло бросая трубку.

Я провёл рукой по лицу и не ощутил коротких острых игл на щеках. Мои ногти были аккуратно подстрижены и отшлифованы. "Этого не может быть! - подумал я. - Почему этого не может быть?"

Телефон зазвонил, и я сразу же схватил трубку.

- Да.

- С ума сойти, Даниэль! - закричал издалека Виктор. - Я никак не мог до тебя дозвониться.

- А я звонил тебе, - сказал я.

- О, синхронное мышление, - восхитился Виктор. - У тебя странный голос. Что случилось?

- Сложный день.

- Сложный день? - уточнил Виктор.

- Да, он тянулся, как пять лет, - сказал я хрипло.

Я услышал смех Виктора, затем какой-то шорох и тихое, лёгкое дыхание Сьюзи. Мне хотелось просто слушать её дыхание, но я спросил:

- Как там наш карапуз, Сьюзи?

Она ответила.

- Хорошо, - её голос звучал безмятежно и утомлённо. - Ты исправил огромную, ужасную ошибку, Даниэль!

- Да, - сказал я.

- Ты сделал всё правильно.

- Да.

Ещё минуту я слушал её дыхание (с каждым вдохом она забирала боль из моей души, а с каждым выдохом отдавала её пространству), а затем Виктор воскликнул:

- О чём это вы? Сьюзи в трансе. Ты же знаешь, какая она, когда пишет.

- Виктор, ты заедешь за мной завтра?

- Конечно, как обычно, - его голос смягчился. - Сегодня утром я был не очень-то милым. Прости. Знаешь, иногда мы все ведём себя просто дерьмово и не можем остановиться.

- Да, - ответил я, - я знаю. И я знаю, что вы для меня, ты и Сьюзи.

Виктор молчал.

- Что же? - спросил он меня после длинной паузы.

Я знал, что он чувствует: уязвимость. Я ощущал её как свою собственную, столь же отчётливо, как гладкость поверхности фотографии под пальцами в тот день, когда я впервые осознал необратимость любви.

- Вы - это весь я. Вы моя душа и моё тело.

- Люблю тебя! - услышал я его хриплый голос и ответил ему:

- Люблю.

Я положил трубку на рычаг очень осторожно, без стука, прикрыл дверь поплотнее, сел в кресло, вытянув ноги, и закрыл глаза. Я знал, что спустя секунду слёзы хлынут из моих глаз, адреналин выбросится в мою кровь (чистую кровь), и моё сердце забьётся, но бешеность его ударов не будет смертельной для меня. "Да, Виктор, это настоящая любовь, и это навсегда", - без страха подумал я и растворился в настоящем, взял его в себя, я мог это сделать сейчас, когда неверная дорога привела меня к дому.

страницы [1] . . . [6] [7] [8]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Заграничный секс

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>