Горячая гей библиотека

Зажги меня (глава 2)

Часть 2

Джо

Джозеф всегда недоверчиво кривился, когда кто-нибудь говорил при нём: "он мой" или "она моя". Он сам так не мог. Не мог сказать ни про кого.

Помнится, раньше в их семье жил чёрный кот, которого все считали любимчиком Джозефа. Все говорили: "О, это явно кот Джо, он больше никого не признаёт". Но для самого Джо Вельзевул всегда был котом, который гулял сам по себе и лишь изредка, по не известной никому причине, приходил к одному маленькому отроку.

Принадлежность всегда была для Джо фикцией, и он от этого совсем не страдал, просто однажды, очень рано, признал как факт. Ему самому не хотелось никому принадлежать, и он не стремился к тому, чтобы кто-то принадлежал ему. Это накладывало на человека определённые обязательства, а обязательства - это несвобода. Для Джозефа же свобода была основной ценностью в жизни.

И вот, вот к чему он пришёл! Том Харди за две недели вытащил из самых тёмных углов его "я" жуткого собственника - унылую, жадную, депрессивную личность с непредсказуемым поведением. Уже несколько раз Джозефа просто накрывало, и он не мог вздохнуть от ревности - так полыхало в груди. Нет, это не было неприятно, это было дьявольски больно, а ведь он всегда презирал мелодрамы.

Харди с виду казался прирождённой блядью, и, конечно, никто не мог пройти мимо него просто так. Это Джозефу казалось нереальным. Ему казалось, что Том бессознательно всех провоцировал - каждым своим словом, каждым жестом. Но одно дело - ревновать к фонарным столбам или активно накрашенным дамочкам, и совершенно другое - иметь реальные причины для ревности.

Эти звонки на террасе. Эти встречи на съёмках и поцелуи. И наплевать, что в щёку! Да поцелуй этот вообще был неважен! Эти двое выглядели как близкие люди. Они понимали друг друга с полуслова. И Том был такой открытый, искренний! Они смеялись вместе так просто. А с Джо... Том никогда не был таким. Они просто трахались - наконец, это надо было признать - и всё. Трах их был охуенным, но, кроме него, не было ничего, и Джозефу при этой мысли казалось, что в груди у него проворачивают раскалённый стальной прут...

Совместных съёмок у них с Томом почти нет. По крайней мере, в начале фильма. В конце их предостаточно, поскольку Нолан поставил их обоих по одну сторону - сторону зла. "И хорошо, что зла, - мимоходом думает Джо, - ведь даже сражающимся бок о бок злодеям совершенно необязательно сиять дружелюбной улыбкой. Быть злым вообще легко. Отпускает".

И Джо старательно пытается разозлиться. Первое время ему это даже удаётся, внутри него поёт арии ярость. Однако всем известно, что если ярость сильнее страха, то горечь сильнее ярости.

Если бы Джо принадлежал к русской драматической школе, то мог бы сказать, что ослеплён колючей правдой. Но он просто сидел на кровати в своей чёрно-бело-кремовой квартире в ЛА и думал, что не надо было ничего начинать. Да, он хорошо умел играть в шахматы и заполучил Тома Харди. Но когда он начинал игру, он хотел совсем другого. Вариации стокгольмского синдрома? Сюжет из разряда: "Отставить бомбардировку, сержант! Отмена прежней команды! - Я уже сбросил, сэр!" И город под крылом самолёта такой красивый... был.

Он до сих пор не доверял Харди. Не доверял настолько, чтобы полностью расслабиться. Ему казалось, что этому человеку нельзя давать любовь, он держит её, как хлыст, над твоей головой, чтобы опустить его в самый неожиданный момент. Конечно, сравнение это тоже было прочитано, он не помнил, где, но сейчас оно как нельзя лучше подходило к ситуации.

Самое точное описание своего чувства он прочитал в одной древнейшей коптской рукописи: "Я та, которой вы пренебрегли, но вы думаете обо мне. Но когда вы скроете себя, я сама откроюсь. И когда вы откроетесь, я скроюсь от вас".

"Я точно слечу когда-нибудь с кукушечек из-за своей эрудиции", - думает Джо и трёт виски. От осознания собственной интеллектуальности ему нисколько не легче. Он бы сейчас легко поменялся местами с безграмотным разносчиком пиццы, только бы быть счастливым и любимым какой-нибудь румяной пампушкой в шёлковом халате, а не живой секс-иконой с радиусом поражения в километр.

Дверь открывается - Джо вздрагивает. Он ловит себя на идиотском желании скрыться на террасе и притвориться, что его нет дома. Потом он надеется на то, что Том зайдёт в ванную или на кухню, и тогда можно будет сбежать. Но вместе с стремительными шагами Тома за дверью эта надежда лопается, как мыльный пузырь. Джо напрягается и выпрямляет спину. Это бабушка его научила - держать осанку, когда плохо. Другие сутулятся, а он вытягивается в струну и надменно вскидывает подбородок. Аристократ чёртов. Спасибо, бабуля!

- Джо?

- Я здесь.

- Почему ты так рано уехал? Мы могли бы поужинать где-нибудь. Тебе же не нравится сидеть дома.

- Мне всё нравится, Том. Всё нормально, - ровно говорит Джозеф.

Том садится на корточки и заглядывает ему в лицо.

- А мне кажется, что ни хрена у нас не нормально. Это из-за Бена?

Джо молча поводит плечами, опираясь ладонями на постель.

- Он мой друг! Близкий друг! И он вытащил меня из полного дерьма, когда я скулил по тебе в Лондоне после твоего резкого отъезда! Если бы не он, я бы вообще тогда сдох!

- Я рад, что у тебя есть настоящие друзья, - нейтрально говорит Джо и сам с растущей паникой обнаруживает, что между ними что-то уж совсем не то происходит.

Надо бы нажать кнопку отмены, но ситуацию уже закручивает и тащит куда-то.

Том встаёт и отходит к окну, кусая губы. Он не понимает, на самом деле не понимает, но Джо не может ему объяснить, в чём дело Он не может просто спросить у Тома, любит ли тот его, поскольку тогда останется совсем беззащитным, а это унизительно. И разве не имеет он право освободиться от зависимости? От этой тюрьмы, куда упёк его Харди? Он не хочет всё время чувствовать себя так. Ведь можно освободиться. Стоит только очень сильно перетерпеть ситуацию, и всё закончится. Ведь можно?

И вообще - да как так получилось, что он заговорил о любви? Этого не планировалось вообще. Он думал, что это просто вожделение, страсть, сильное желание. Но любое вожделение рано или поздно насыщает себя, это всего лишь голод тела, а голод не может быть вечным... Видимо, может.

- Я не могу так, Джо. Я всё готов сделать для тебя, но я не знаю, что за здоровенные тараканы резвятся в твоей голове! Ты не можешь мне ничего сказать? Я стесняю тебя? В постели ты не стесняешься, а тут... Джо? Ты ревнуешь меня? Я тебя тоже ревную! Если бы ты знал! Но ведь это нормально...

- Дело не в этом, Том... Ревную, но не в этом дело.

- Ну так скажи мне, в чём!

- Понимаешь... я... я ведь тоже не знаю, что ты чувствуешь, не знаю, о чём ты думаешь в каждую конкретную минуту. Бен знает, понимаешь? Я же видел вас. А я - нет. Для меня это... чёрт... да, для меня это как партизанская война! Я подбираюсь из укрытий, использую запрещённые приёмы, подрываю поезда, поджигаю корабли... Я ставлю флажки на каждой пяди отвоёванной, отобранной, украденной территории. Но это земля не моя, Том! И, боюсь, она не станет моей никогда. И я знаю, что потом... когда-нибудь... не сейчас... может быть, ещё очень нескоро... мне надоест вести эту войну. Потому что... ну, в каждом же есть крохи самоуважения. И тогда это будет больше похоже на восстание рабов. Я не знаю, понял ли ты, что я сейчас сказал... я коряво...

- Я не такой тупой, как ты думаешь. Хотя я и не из семьи интеллигентов, - цедит Харди. - И что? Пользуясь твоими красочными метафорами, ты уже не мои корабли сжечь решил, а свои мосты, а? Флажки свёрнуты, партизаны ушли в лес? Хочешь кого-то, с кем легче, так? Хочешь не любить, а развлекаться? А, Джозеф? Чуть стало трудно, и мы быстро бежим в сумрачную раковину и закрываемся? Да ты хоть когда-нибудь к кому-нибудь что-то чувствовал?

Том не ждёт ответа, но Джозеф отвечает:

- Нет, - говорит он и старательно смотрит мимо Тома. - Я же говорил, что ты у меня первый. Во всех смыслах. И, надеюсь, последний.

Том молчит. Стоит у окна, скрестив руки на груди, и молчит - как кажется Джо, разозлённо. Ну и ладно. Джо тоже чувствует, как в груди его что-то царапается, как лисица в клетке, и он пока не понимает, что это - ярость или слёзы.

- И почему я всегда признаюсь во всём первый?

Он не может больше смотреть даже мимо Тома, потому что боится всё равно взглянуть ему в глаза. И тогда всё, полное поражение. И не в силах больше вынести этого молчания, Джо плачет. Это были всё-таки слёзы. Он поднимает ладони вверх в старом сицилийском жесте, который означает "мне нечего больше сказать".

В груди поселяется ужасная теснота - прямо над диафрагмой, словно там сжали воздух, да так и оставили, и нет никакой возможности вдохнуть полной грудью.

- Я думаю, нам какое-то время полезно будет не общаться тесно.

- Не общаться тесно? Что ты несёшь? Ты как это себе представляешь?

- Ну, пока Бенедикт здесь, ты можешь уделить внимание ему. Я серьёзно, - говорит Джо. - Да, я думаю, у тебя в Лос-Анджелесе много знакомых. Хартнетт, например, сейчас в ЛА. Он же очень мил, не так ли? Ты же знаком с ним?

- Я смотрю, ты изучил мою фильмографию вдоль и поперёк, - прищурившись, говорит Том.

- И биографию тоже. Прочитал о тебе много интересного. Например, что на самом деле значат эти дивные чёрные татуировки на твоём правом плече. Да ты же и сам ничего не скрываешь, как я понял? Или это твоя пиарщица так отрабатывает свой хлеб?

- Мы уже почти месяц живём бок о бок, Джозеф! И ты мнение обо мне составляешь на почве жёлтых газетёнок, я правильно понял? Блядь, Джо, да тебя ли я слышу? Ты же не клинический идиот! Да что за хуйня творится с тобой? Где твои мозги?

- Дыма без огня, Томас...

- Мать твою, да я знаешь сколько таких новостей о тебе могу нарыть в Сети? Джозеф наркоман! У Джозефа поехала крыша после смерти брата! Джозефа трахали вчетвером в туалете ночного клуба! Джозеф сосёт у пожилых байкеров! Я уверен, что даже фотографии в тему найду!

- Ах, вот даже как?! Ну, по крайней мере, про меня никто не говорит на каждом углу, что я трахался за деньги! Сейчас, я надеюсь, ты продаёшь себя за более глобальные вещи! Может, за хорошие роли, да, Том? Это прогресс!

- Что?! Ах ты, сука!

Джозеф сам не понимает, как оказывается на полу с разбитой губой. Он сейчас очень близко видит каждую ворсинку ковра, в который упирается щёкой, и поневоле вспоминает сцену из "Начала". Скула горит адски от кулака Харди, кровь на губах как в далёком прошлом после удаления гланд. Он вообще вдруг чувствует себя недорослем, а потом разом ощущает себя зарвавшейся сучкой.

Том ему, кажется, со всего маху припечатал. Чёрт, под глазом опухло - будет здоровенный фингал! Но теснота внутри неожиданно тает, и Джо накрывает феерический отходняк, будто он с парашютом прыгнул. Он смотрит снизу вверх прямо на Тома и не осознаёт того, что улыбается, и уж точно не осознаёт, как выглядит эта улыбка на кровоточащих губах со стороны.

Лицо Харди превращается в сплошную гримасу, он сплёвывает и быстро выходит из комнаты. Затем хлопает входная дверь.

страницы [1] [2] [3] [4]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни, Заграничный секс

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>