Горячая гей библиотека

Сны на холме (глава 2)

Часть 3

Мы идём, держась за руки. Долго-долго. Как хорошо, что эта дорога столь длинна. Мы ходили здесь прошлой осенью, среди вороха опавших листьев, зимой - даже в морозы, потом по мартовским слякотным тропинкам. Месяц сменял месяц, учёба шла своим чередом, а мы всегда возвращались вместе. Рука в руке, и это казалось бесконечным.

И вот июнь, сессия в разгаре, после очередного зачёта мы вновь оказываемся на той же самой длинной-предлинной дороге, ощущаем ароматы юного лета, не успевшего ещё пропылиться как следует. Вдали уже виднеется каланча, а мы сворачиваем в парк и, как обычно, следуем извилистому прихотливому течению тропинок.

Вторая неделя, как в городе очень жарко. Над нами стремительно несутся облака, то и дело выглядывает солнце, тени на земле то обретают чёткость, то теряют её. Мы, видимо, совсем одни в этом полуденном подзаброшенном городском парке...

- Рай, а давай искупаемся? - предлагаю я, завидев небольшой прудик в стороне от тропинок.

Зимой мы здесь иногда катались на коньках.

Поначалу она не соглашается, но я же знаю мою Раису. Она любит свежесть и жару, и прохладу воды, и купание в тени деревьев...

Мы находим уголок поскромнее, раздеваемся, и лишь наша невинная студенческая послезачётная беспечность может объяснить ту лёгкость, с которой мы решаемся на купание нагишом в городском парке. Вода приятно холодит тело, солнце по-прежнему прячется то и дело в рваные, слегка обугленные от жары облака, а вокруг по-прежнему никого.

Да и кому до нас может быть дело в этот полуденный час, когда только мы, сдавшие зачёт самыми первыми, свободны в этом городе? Свободны гулять и купаться, свободны от всего и ото всех, свободны друг для друга.

Я смотрю на небо, на склоняющиеся к прудику ивы, на Раю, плавающую совсем рядом, и меня вдруг охватывает такое счастье, что я начинаю хлопать руками по воде, создавая тучу брызг и оглашая весь мир своим радостным смехом. Брызг становится всё больше, и я понимаю: это уже не я, а внезапно начавшийся дождь играет вокруг нас, создавая симфонию фонтанчиков и геометрию пересекающихся кружков на воде. Капли повсюду, и они делают воду ещё более мокрой.

Я подплываю к Раисе, обнимаю её, и в этот миг мне совершенно всё равно, что кто-то может нас увидеть. Её мокрые волосы в моих руках, а глаза так близко от моих, и она называет моё имя:

- Мишка!

- Рая, я... я ж люблю тебя! - дрожа всем телом, говорю я ей эти слова, впервые за два с половиной года, что знаю её.

- Мишка...

Я целую её очень осторожно, и электричество пробегает между нами, самое настоящее, потому что в этот момент откуда-то сверху раздается гром - не страшный, ещё далёкий, но очень убедительный. И пока его раскаты достигают своими звуковыми волнами самых последних окраин города, я всё целую и целую её, а в ушах у меня рокочет мой собственный внутренний гром - как согласованный хор целого отряда барабанщиков, попадающих чётко в ритм и гипнотизирующих своим мастерством.

Понимая, что гроза уже рядом, мы выбираемся из воды, надеваем мокрые одежды и бежим в беседку-веранду неподалёку - насквозь мокрые и пьяные от нашей любви. А там, в затемнённой глубине этого деревянного укрытия, мы ещё очень долго сидим на скамеечке и целуемся. Очень-очень долго, потому что вокруг всё грохочет и бурлит, темнеет и сверкает, и высунуть нос на улицу невозможно. Мы одни на веранде, в парке и в городе, и мы должны переждать грозу в этой беседке, которую так заботливо кто-то построил для нас много лет назад.

Поначалу вода обильно льётся на пол с нашей одежды, потом от неё идёт пар, и воздух становится очень плотным и влажным. Потом мы не замечаем ни воды, ни прохлады - это жар наших собственных тел, огонь нашей настоящей любви меняет законы физики. Когда гроза стихает и снаружи светлеет, мы всё еще сидим и целуемся, ни капли не удивляясь тому, что одежда на нас теперь совершенно суха...

***

Открыв глаза, первое, что я увидел над собой, - это такие же рваные облака с посекундно выглядывающим из них солнцем. Вдалеке погромыхивало, и я с опаской вгляделся в горизонт, над которым висели свинцовые тучи. Вот и первая гроза после нескольких дней жары пожаловала...

Мельком глянув на планшет с листочком, на котором парень с девушкой целовали друг друга под проливным дождём, я разбудил Костика, и его первым словом было:

- Мишка...

Он улыбнулся, похлопал меня по щеке и зевнул.

Подхватив наши вещи, мы довольно споро двинули домой. Стремительно приближающиеся тучи будоражили воображение, вызывая у нас смешанное чувство восхищения и страха. Одна мысль быть застигнутым грозой посреди огромного пространства, да ещё и на холме, вызывала у меня какой-то извечный ужас, и мои мышцы реагировали на это повышенной активностью. Костик едва поспевал за мной, то и дело вставляя ехидные фразочки по поводу того, что в снах-то мы не то, что в поле, что там-то мы даже в пруд полезем под молниями, а в реальности встретим стихию не то чтобы даже дома, а как бы даже под кроватями, укрывшись одеялами. А если не под ними, то уж непременно в них.

Тема проливного дождя после моего мокрого приезда в Басни не казалась мне романтичной, а священный ужас перед неконтролируемым электричеством и вовсе обезоруживал меня, так что я почти не реагировал на костиковы упражнения в ехидстве. Я бы предпочёл полюбоваться стихией из дома, попивая в это время чай. А там уж можно и языки почесать - в словесной перепалке или в любовном сражении...

Уют кухонного тепла сразу вернул мне душевный покой. Мы всё-таки успели до дома, и первые капли дождя упали на землю, когда мы уже вовсю наслаждались горячим чаем. Я с уважением смотрел на всполохи молний, теперь они казались мне красивыми. За окном стремительно темнело. Стало уютно и жутковато, но то была театральная, располагающая жуткость. Наэлектризованный воздух взорвался мириадами отрицательно заряженных ионов, и вот уже этот парфюм летней грозы проник к нам в дом, смешиваясь с ароматом чая...

***

Это было невероятно выгодное совпадение: друзья моей коллеги искали преподавателя французского для своих сыновей, и, как это часто бывает, все пути сошлись. В моём расписании, впрочем, как и в моём кошельке, обнаружились заметные пустые пространства, что позволило нам выбирать дни для встреч с заметной лёгкостью. Выгода моя заключалась не только в размере суммы за занятие, но и в том, что в одном месте у меня фактически было два клиента: сначала я занимался полтора часа с первым, потом ещё полтора - со вторым. Или наоборот. Отсутствие необходимости перемещаться по городу между двумя учениками давало мне невероятную экономию времени.

В этой истории меня привлекал не только финансовый компонент. В первого я влюбился, едва лишь впервые переступил порог их дома. Это был обаятельный паренёк с тайной во взгляде и застенчивой улыбкой. Он располагал к себе с первой секунды, и сила его обаяния не уменьшалась в процессе общения.

Ах нет, не спрашивайте меня про русые кудри и невысокую субтильность, одетую в футболку и мятые шорты, не заставляйте меня описывать хорошо сбитую фигуру с рельефом мышц. Не расскажу я ничего и о грудном голосе, в котором юношеская наивность сочеталась с мужскими нотками. Мне не было до этого никакого дела. Я смотрел в его глубокие зеленоватые глаза и питался лучистой манной, способной утолить мой извечный голод.

Я слушал его незамысловатые пассажи на французском и пытался нащупать тему, в которой нам обоим было бы комфортно. Я чувствовал его силу и мудрость, мне понятна была его грусть. Когда ты старше своих родителей, это непросто. Когда ты слишком хорошо знаешь, чего хочешь, но слишком хорошо умеешь видеть, что на самом деле происходит, - это непросто. Это непросто, когда единственное стремление к ежесекундной радости заменяется фальшивыми понятиями о необходимости ненужных телодвижений. Чаще всего такая комбинация увеличивает популяцию депрессивных зануд.

Но я видел, что ещё не поздно. Невероятное становилось обыденным - я рассказывал ему о внутреннем источнике радости, и он меня понимал. Я обучал его медитации - и он меня понимал.

Мы сидели у окна, рядом с его столом, и сквозь залитое вечерним солнечным светом окно я видел небольшое озеро напротив дома. В нём плавали лебеди и огромные жёлтые листья. Я вглядывался в блики на воде и слушал мелодику голоса моего ученика. Изредка мы обменивались взглядами - и ничего не значащий, никому не нужный разговор продолжался минута за минутой.

Это были странные разговоры. Мой подопечный учился выражать свои мысли на чужом для него языке, а я учился тому, что невозможно отвечать на незаданные вопросы. Невозможно разговорить того, кто не переносит пустую болтовню.

Мы не продвинулись практически ни на шаг за несколько месяцев наших занятий. Исполнительность сочеталась в этом парне с непробиваемой заторможенностью, и это охлаждало меня. Он научил меня основам курения травы - в теоретическом аспекте, а я попытался разбудить каждую из его семи чакр, не чувствуя его особой в том личной заинтересованности. И постепенно мои платонические чувства изменяли своё течение, переориентировавшись в направлении комнаты его младшего брата.

Со вторым было лучше. Он пребывал в другой крайности, и пару минут фокусировки отнимали у него последние силы, побуждая все возможные части тела к непроизвольному сокращению. Во время занятия он принимал на стуле немыслимые позы, от которых у меня болели глаза; его раздирало на части активное клеткопроизводство и бурный рост. Он мог вдруг вскочить и попрыгать на месте раз пятнадцать, а потом замереть минуты на три. Эти акробатические занятия принесли ему гораздо больше пользы, чем первому наши медитативные чтения. Второй был весел и лёгок...

Очень скоро мои эмоции по отношению к обоим братьям слились в единое отеческое чувство, которому не нужно было ничего, кроме созерцательных воспоминаний.

Утки-лебеди куда-то делись, пришла и прошла зима, а наше финальное занятие состоялось в день последней метели, когда посреди марта мир вдруг стал абсолютно белым, сравняв всё и вся, обнулив счётчики и очистив ожидания.

Я отдалялся от их подъезда, прямо посреди огромного белого облака, чувствуя себя в центре вселенной, испытывая невероятную лёгкость и полное приятие... Мне было так хорошо, как может быть человеку, наверное, только в момент безболезненного его рождения. Зимнее время кончалось, и на сей раз безвозвратно, потому что мы навеки были отданы лету, и это казалось само собой разумеющимся сдвигом, к которому все предыдущие эволюции привели нас своим объединённым многоплановым танцем.

Я шёл, каким-то образом зная, что оба брата приникли к окнам своих комнат, выходящих на эту дорогу, каждый в полной уверенности, что наблюдает за мной в одиночестве. Их мысли были странно пусты, ослепительно белы, так же, как и это опустившееся на землю снежное облако. Они провожали меня взглядами, а я постепенно исчезал в размытой реальности роящихся хлопьев и тёмных остовов домов. И это наше триединство заполняло собой весь мир. Метель казалась бесконечной живительной массой, которой я никак не мог напиться. Не было ни людей, ни звуков вокруг...

И когда я взглянул на почти пустой, белый, с парой карандашных штрихов листок сидящего рядом Кости, то понял, что не имеет смысла спрашивать, как именно наши с ним два сознания смогли разделиться на три, и кто именно из нас медленно исчезал в метели, а кто долго-долго смотрел ему вслед из окна.

страницы [1] [2] [3] [4] [5]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Мужики и молодые

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>