Горячая гей библиотека

Армейские будни (глава 3)

Часть 1

VIII.

Я с удовольствием втянул носом колючий от мороза, вкусный и густой воздух. Слегка задержал дыхание, полюбовался на плотный столбик пара при выдохе и затянулся бодрящей смесью стужи и свежести ещё раз.

Зима... На тысячи километров вокруг. Одна зима... Массивные шапки снега на прогнувшихся ветках и тишина.

Передёрнув плечами, я плотнее запахнул тулуп и полез за цигаркой. Назад, в тёплое наше пристанище, идти не хотелось. Потому что там осталось нервное непонимание разозлённого моей несговорчивостью Завадского. Да и моя голова трещала от постоянных гаданий: "Надо - не надо. Правильно - неправильно".

То ли от постоянных намёков и приставаний сержанта, то ли от спокойной сытости в последние недели, но секса требовалось безумно. Член вскакивал с периодичностью кукушки, выпрыгивающей из часов каждые пятнадцать минут. И, главное, вроде бы рядом денно и нощно тусовался тот, который хотел того же. Но, во-первых, его, как он уже пояснил, не устроило бы траханье в одни ворота, вернее, в одно очко. Ему ж, наверное, и самому что-то могло понадобиться, а подобное в голове у меня не укладывалось. И, во-вторых, всё те же "правильно - неправильно". Сумятица в мыслях плюс выматывающие сны не давали покоя ни днём, ни ночью, совершенно дезорганизуя...

Нечем дышать. Не остаётся сил на то, чтобы сопротивляться страху и боли ускользающего и обрушивающегося обратно, чтобы давить и расплющивать, животного желания. Кажется, ещё немного, и я не выдержу, разлечусь на тысячи жадно вопящих от ужаса клочков... Страх облипает мокрой простынёй пронизывающей пустоты, наполненной шёпотом и похотью.

Туман внезапно редеет толчками опустошающего облегчения...

Плотный столб света разрезает пугающий сумрак, и в нём рождается силуэт. Огромный, он заполняет всё вокруг, плывёт ко мне, протягивая щупальца и что-то шепча. Этот безумный шёпот, вырвавшись из чернеющих сгустков тьмы, становится, наконец, слышимым. Он гудит набатным колоколом, давит, рушит барабанные перепонки, нарастая вместе с приближением силуэта. Что это? Кто это? О чём спрашивает?

Меня выгибает агонией страха, сумасшедшего желания и боязни узнать в надвигающемся силуэте кого-то конкретного. Сполох неуёмной феерии скручивает моё дрожащее тело и накрывает провалом бездонной пустоты, где нет ничего. Где нет вообще ничего...

Наутро после той памятной ночи я с удивлением вспоминал предшествующие события. Меня поражало, что это именно я, я и никто другой, целовал сержанта, мысленно восхищался его кожей и статью, облизывал ему ноги и с удовольствием трахал его. Хотя, справедливости ради, признавал, что минет, изображённый Лёвой, был неповторим и незабываем. Что-то с чем-то. Но заставить себя подойти к нему, обнять или, того пуще, поцеловать... При свете следующего дня эта мысль казалась мне чем-то из области фантастики. Не понимая себя вчерашнего, я мучился сознанием того, что всё же оно было и доставляло неоспоримое блаженство.

Завадский с утра ходил мутный, молчаливый и исподтишка пытливо меня оглядывал. Выжидательно, настороженно. Ничего не дождавшись, парень замкнулся.

Молча мы смазали друг друга мазью, молча позавтракали и молча разошлись: он - к аппаратуре, я - к снегу и другим хозяйственным заботам. Так же, не разговаривая, встретились мы за ужином и улеглись спать. Чувствовалось, что Лёва считал себя оскорблённым моей толстокожестью, неспособностью оценить его доверчивость и искренность, а также его некоторую незащищённость, ибо после того, как он свершил всё сделанное им той ночью, парень оказался как бы целиком обнажённым. И в одиночестве. Без встречного понимания, без каких-либо гарантий с моей стороны. Если он и обижался, то, скорее всего, справедливо.

Нашу берлогу опять навестил председатель-целитель и остался доволен результатами осмотра. Чего нельзя было сказать о сыне, который, жадно вглядевшись в нас, казался несколько разочарованным быстротой заживления или некоторой немасштабностью нанесённых друг другу увечий. Видимо, в синяках мы восхитили его больше - тем, что, при бросающейся в глаза тогдашней "красоте", могли ещё и передвигаться.

Я, наконец, поинтересовался парнишкиным именем. Впервые открыв рот, юнец поразил мой слух невероятно нежным и сочным баритоном, звучавшим с изумительной музыкальностью. Воспроизвести его имечко я так и не смог, поэтому стал называть его по одному из оставшихся в памяти слогов: "Ома". Покладистый туземец не возражал, радуясь всем своим азиатским лицом и отменными зубами. Он действительно оказался озорным и страшно доброжелательным пареньком, любопытным до одури.

Пока мы с ним шушукались, Лёвка время от времени ревниво взглядывал в нашу сторону, что-то объясняя отцу-председателю. Кажется, начальничек был недоволен нашим сближением, на что, впрочем, я и не собирался реагировать.

Потом нагрянул лейтенант Мишка с командой, поднимая вокруг шумную суету. Они, очень кстати, напомнили нам, что Новый Год - через неделю, о чём мы с Лёвой позабыли совершенно. Хотя в нашей глухомани что есть он, этот праздник, что нет - всё едино.

Прибывшие с Мишей служивые, дождавшись момента, когда командир заснул, добросовестно перевели меня в черпаки. Пряжкой, как и положено, по заднице. Правда, память о диком нраве "переводимого" придала ударам чисто символический характер.

Интересный нюанс: наши уже проходившие, но достаточно ещё заметные увечья произвели неизгладимое впечатление на прибывших. Мишка промолчал. Что касается солдат, то моя-то раскрашенная морда не была для них в новинку, но вот последствия рукопашной на сержанте, явленные им на всеобщее обозрение при отходе ко сну, заставили парней напряжённо замолчать и переглянуться. Молчание зависло весьма ощутимо, похоже, солидарные старички обдумывали необходимость революционного вмешательства в дело моего воспитания для придания мне надлежащей дополнительной раскраски и восстановления исторической справедливости. Но, увидев в дополнение к фасадному благолепию моё ещё и телесное многоцветие, они успокоились: результат их порадовал и обнадёжил - Лёва не подкачал.

Всё это время мы с сержантом практически не общались. В его глазах, плюс ко всему, появился ещё и мрачный, тоскливый отсвет. Он срывался в дело и не в дело, нервничал, а на мои вполне невинные обращения к нему по необходимости, достаточно робкие, ибо чувствовал я себя с ним не совсем уверенно, он рычал и кривился. Зато на меня вынужденная передышка в тесных и не совсем обычных взаимоотношениях с Завадским произвела благотворный эффект - шок потихоньку проходил, и произошедшее виделось уже не страшным, а, скорее, пикантным приключением. Единственное не радовало: вот останемся мы опять одни - и что? Поэтому и маялся я головной болью: "Надо - не надо"...

Достаточно шумно и многолюдно (со своими) мы досрочно справили праздник с дозволения и при участии Мишки. Причём, опять кстати, явился председатель с сыном (похоже, папашка решил, что если оставит без внимания нас с Лёвой на долгий срок, то уже не застанет живыми). Глаза Омы неестественно округлились, найдя себе столько объектов для познания, а улыбка его стала ещё шире. Отец его немного поупирался, и они с удовольствием присоединились к нам.

К слову, тут первый раз Ома вылез из бесформенных мехов и оказался экзотически красивым, с азиатскими (так мне виделось) чертами крупноглазого смуглого лица, очень стройным, широкоплечим пареньком. Тонким и гибким. На его фоне Завадский, который даже позеленел, увидев, что парнишка садится рядом со мной, выглядел настоящим бугаем, несмотря на наличие собственной гибкой грациозности и исключительной пропорциональности собственных же форм с тонкой талией и узким задом. Но Ома был трогательно хрупок, как тростиночка. Однако, когда захмелевшие большевики затеяли шуточную потасовку, эта самая тростиночка показала неплохие результаты, ловко справляясь с тяжеловесными противниками.

страницы [1] [2] [3] . . . [6]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Военные, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>