Горячая гей библиотека

Учитель и ученик

Часть 1

С 1865 года, то есть почти 15 лет я являлся учителем элитного английского мужского лицея в Йоркшире. За это время старинное здание, украшенное готическими скульптурами, бывшее в прошлые века аббатством, а после купленное мистером Гардиннером, нашим директором, было превосходно отремонтировано и отдано в полное его распоряжение. Лишь юноши из родовитых состоятельных семей могли обучаться в нашем заведении.

Я любил это тихое, уединённое место, окружённое зелёными полями и лесами, любил смотреть из окна, как вдалеке поблёскивает на солнце, будто огромное зеркало, гладь озера, что синело за холмами. А между ними вилась дорога - единственная дорога в город. Впрочем, я почти не бывал тогда ни в Лондоне, ни в иных крупных городах. Только изредка - чтобы купить необходимое. И выходить за ворота мне случалось нечасто, и я не испытывал к тому большого желания. Я не выношу городской шум, пыль и суету, светские развлечения меня совершенно не привлекают, и так было всегда. Всё, что нужно мне, я находил там. Живописный парк, где произрастали фруктовые деревья, где разбиты клумбы с разнообразными цветами, аккуратно подстриженные газоны, статуи у прудов, ажурные скамейки, где сидели в часы досуга наши воспитанники - да, здесь было поистине благостно и красиво. По вечерам, когда всё кругом окрашивалось розовой дымкой заката, каждый день звонили колокола, созывая нас на вечернюю молитву, и мы приходили туда помолиться о душах усопших и о своих грехах.

На нашем обширном участке земли располагалось несколько корпусов. В одном из них, самом старинном, проходили уроки, в другом находилась столовая, в третьем - спальни воспитанников, а в четвёртом жили мы - преподаватели заведения.

Жаловаться мне было совершенно не на что, даже если я и захотел бы. Условия жизни - как наши, так и воспитанников - были весьма хороши. Трёхразовое сытное питание в столовой, отдельные спальни для каждого - просторные, чистые, с камином и цветами на окнах, огромнейшая библиотека, зал для спортивных занятий - тут было всё, что нужно для правильного и гармоничного развития юношей.

Как я уже упоминал, учиться у нас могли лишь сыновья состоятельных родителей. Все семьи, что отправляли к нам своих сыновей, были богаты, родовиты и интеллигентны, имели высокое положение в обществе. В нашем заведении они изучали английскую словесность и литературу, математику и астрономию, французский язык, этикет, музыку и искусство. За годы своего пребывания здесь я повидал сотни и сотни самых разных юношей - умных и неспособных к учёбе, красивых и невзрачных, весёлых и печальных, энергичных и апатичных.

Наше заведение отличалось строгостью дисциплины. Неукоснительно соблюдался всегда режим дня, воспитанники обязаны были содержать свою одежду в безупречном порядке, как и свои волосы и комнаты. Существовало и множество запретов: на сквернословие, курение, алкоголь, всяческие другие дерзости. Применение телесных наказаний было у нас обычным делом, неотделимой частью методы, без которой должное воспитание считалось невозможным. Посему - розги всегда были наготове. Да и как иначе можно призвать к прилежанию и порядку непослушного юнца? Хотя ученики опасались, страшились наказаний, тем не менее розга работала весьма часто.

Родители юношей поощряли такие меры. К нам часто приходили письма из семей, в которых родители спрашивали: как учится наш сын? Мы всегда честно отвечали на эти вопросы и подробно описывали состояние учебных дел сыновей. И в посланиях, полученных в ответ, нам писали: "Порите его нещадно, дабы изгнать прочь леность".

Среди воспитанников встречались юноши, с которыми иначе было и не совладать, и потому мы наказывали их. Все наказывали - и я наказывал, не сомневаясь в истинной справедливости этого действия, и я не жалел провинившихся. Они боялись наказаний. Однако, несмотря на это, избегать его им не удавалось. Впрочем, были среди них и такие, кого не секли ни разу. Таких было немало. Тот, кто не нарушал дисциплину, был вежлив, старателен в учёбе и аккуратен, не знал прикосновений розги. Те же, кто имел дерзость перечить учителям, выказывать к ним неуважение, лениться, плохо выполнять задания, приводились к директору, и там решался вопрос о назначении того или иного количества ударов.

У нас практиковалось два вида наказаний: закрытое и публичное. Публичного боялись здесь особенно. Конечно же! Ведь это невероятный стыд - быть высеченным при всех! На глазах у всей школы лежать с обнажёнными ягодицами и принимать удары. Публично секли здесь за особенно тяжкие провинности, в особенности дисциплинарные. За плохую учёбу же пороли в специальной комнате для наказаний. Это, разумеется, считалось менее позорным.

18-летний Джейкоп Линтон, один из воспитанников, был тихим и неприметным юношей. Он никак не выделялся среди своих сверстников. Кажется, родом он был из Ливерпуля, из уважаемой состоятельной семьи. Я знал о нём немногое, разве только то, что мать его давно скончалась, а отец женился снова на молодой дочери лондонского промышленника, и та родила ему ещё двоих сыновей. Джейкоп вёл себя всегда тихо и скромно. Он не был общителен, напротив, в часы досуга предпочитал уединение играм со сверстниками. Это был грустный замкнутый паренёк, и даже голос его можно было слышать очень редко. А когда он говорил, то говорил очень тихо, будто шелестели листики на дереве.

Учился он не слишком хорошо, отметки его едва-едва были удовлетворительными. Юноша много мечтал, на уроках математики или французского часто отвлекался, уходил в себя, не слушая объяснений, думая о чём-то своём. Хорошо, если хотя бы половину из всего сказанного он усваивал. Мы не могли понять, способен ли он к учению, или же причина столь тусклых успехов кроется в неспособности запоминать.

Часы, отведённые воспитанникам для личных дел, Джейкоп посвящал рисованию. В тёплое время года он проводил часы в саду перед мольбертом, зимой же запирался у себя в комнате и сидел у окна, глядя на то, как снежные хлопья медленно падают с неба и укрывают деревья. Иногда я видел его бледное личико в окне второго этажа, проходя мимо спального корпуса. Он рисовал, рисовал... Правда, картины свои он никому не любил показывать. Ни я, ни другие учителя, ни друзья Джейкопа их не видели. Впрочем, у него и не было друзей. Сверстники считали его странноватым, даже насмехались над Джейкопом. Некоторые и вовсе считали его душевно нездоровым. Мне же было очевидно, что это вовсе не так. Просто мечтательный, задумчивый человек - такие характеры иногда встречаются на свете.

Я поначалу не замечал его, совершенно никак не выделяя среди других воспитанников, и потому не смогу точно ответить, когда это произошло, но он меня заинтересовал. Я не мог даже осмыслить поначалу, какого рода этот интерес. Но я стал иногда думать о Джейкопе. Хотелось узнать получше: каков он, о чём думает, мечтает, что он рисует на тех листах бумаги, которые так тщательно прячет в ящик комода и закрывает на ключик?

Мне хотелось разгадать этот замкнутый, нелюдимый характер, понять эту особую душу. Я не сомневался в том, что это должна была быть чистая, благородная душа. У юноши были добрые грустные глаза, очень большие и глубокие, светло-голубые, как горные озёра в ненастную погоду.

Вообще, Джейкоп был красив, хоть я заметил это и не сразу. Не сразу - в силу его чересчур скромного поведения. К тому же красота его не была вызывающей, не такой, какая бросается в глаза, а неброской и кроткой. Он был будто василёк среди колосьев ржи; его не заприметишь сразу, но ежели присмотришься - увидишь его кроткую прелесть.

Впервые я увидел его, когда он поступил в наш лицей. За это время он, пожалуй, не так уж сильно переменился, разве что стал выше ростом, вытянулся, словно тонкий стебелёк. Он был неактивен и не прилежен в учении, но послушен, вежлив и до примерности аккуратен, потому участь быть наказанным розгами до поры до времени обходила его стороной. Тем не менее, если ему доводилось присутствовать на публичных расправах, Джейкоп всегда с ужасом смотрел на то, как секут провинившегося воспитанника, бледнел, закрывал лицо руками, слыша крики наказуемого. Он словно бы чувствовал, что однажды подобное испытание может выпасть и ему.

Так и случилось в один из зимних дней незадолго до рождества.

Утром, когда подошло время начинать первый урок, Джейкопа не оказалось в классе. Как выяснилось, он не поднимался в столовую, не умывался в купальне вместе со всеми. Где же он находится?

Мы разыскали ученика быстро. Он был в своей спальне, лежал на кровати и спал крепким, здоровым сном. Когда его разбудили, войдя к нему с канделябрами ярко пылающих свечей, он некоторое время словно бы не понимал, чего от него хотят. В моргающих сонных глазах застыло выражение невинной растерянности, только спустя минуту сменившееся на более осмысленное.

Вскоре он уже стоял, наскоро умытый, причёсанный и одетый перед директором лицея.

- Ну что же, воспитанник Линтон, как объясните вы допущенную вами дерзость? Проспать урок! В нашем благопристойном заведении подобное немыслимо!

Джейкоп потупил взор, он глядел себе под ноги, но всё же ответил - робко, едва слышно:

- Простите, мистер Гардиннер, я сознаю свою вину, это произошло случайно. Я долго не мог заснуть, уснул только под утро и не проснулся в семь часов, как полагается.

Мистер Гардиннер не имел обыкновения громко ругать воспитанников, повышать на них голос. Он говорил всегда холодным, размеренным тоном, впивался своими глазами в провинившегося, и от этого кровь стыла в жилах даже у самых храбрых учеников. Неприятные, страшные глаза, будто у лесной гадюки, на толстом, одутловатом лице... Никто не подавал виду, но все его ненавидели, и я это знал. Хотя управлял он заведением вполне справедливо, был скрупулёзен в исполнении своих обязанностей, никто не видел его добродушным или весёлым, со всеми он был холоден, суров и строг.

И вот несчастный Джейкоп очутился перед его лицом.

страницы [1] [2] [3] . . . [5]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Мужики и молодые, Заграничный секс

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>