Горячая гей библиотека

Ваня и Ростик (глава 2)

Часть 1

Ваня сидел на своей кровати, свесив вниз в меру поросшие волосами юные стройные ноги, его только что горько плакавший младший брат Ростик стоял в белых трусиках перед ним, и, специально для юного Ростика переводя с одного русского языка на не менее русский язык другой, Ваня только что уточнил - "специально для глупых" - что он, Ваня, будет Ростика наказывать и что наказывать он будет Ростика за плохое поведение... но ведь перед этим он, Ваня, сказал впечатлительному Ростику, что он, старший брат и студент первого курса технического колледжа, его, Ростика, выебет, - ну, и что, спрошу я вдумчивого читателя, должен был думать юный Ростик, слыша все эти отнюдь не противоречащие друг другу обещания? Совершенно верно! Что Ваня его, Ростика, выебет, но при условии, если Ростик в чем-то перед ним, перед Ваней, провинится... чего же здесь, право, было непонятного? Если Ростик провинится, Ваня его накажет... только и всего!

Конечно, если бы кто-то чужой пообещал таким образом его, Ростика, наказать, то Ростик наверняка бы обиделся или даже, несмотря на свою поднадзорную домашность, дал бы сказавшему такое в глаз... но ведь это был Ваня - старший брат, которого мама велела слушаться... а еще Ваня был такой теплый по утрам, что от него не хотелось отрываться, а еще... еще у него, у Вани, была такая сказочная пиписька... настоящая большая пиписька, и ее, эту самую пипиську, как знал достаточно просвещенный Ростик, в подобных наказаниях очень даже используют... ну и как, спросим мы нашего взыскательного читателя, маленький Ростик после таких диспозиций мог старшему брату Ване не подчиниться?

- И если ты еще хоть раз произнесешь плохое слово, я... - Ваня на мгновение запнулся, но тут же нашелся, - я расскажу всё маме. Понял?

- Понял, - легко согласился Ростик, по доброте души своей решивший не уточнять, кто именно только что говорил куда больше всяких нехороших слов и у кого, соответственно, больше оснований рассказывать маме - у Вани или у него, у Ростика. Тем более, что Ростик мог Ваню спросить то же самое с помощью совсем не матерных слов; так что... стоило ли по пустякам препираться с Ваней и понапрасну его злить?

- Все. Иди - умывайся, - велел Ваня. - И запомни, что я сказал...

Ха! "Запомни" - сказал Ваня... какой этот Ваня наивный! Предупреждает, чтоб Ростик не забыл... еще бы Ростик забыл, что именно наобещал ему старший брат! Как бы не так...

За завтраком Ростик не утерпел - и, глядя на Ваню невинно и кротко, как воспитанный и поднадзорно домашний для начала дипломатично спросил, каким-то своим юным чутьем уловив, что старшему брату такая дипломатия нравится:

- Ваня, можно тебя спросить? - ну, то есть, спросил дипломатично и даже педагогически выверено, глядя при этом на Ваню невинно и кротко.

- Можно, - отозвался Ваня, отхлебывая чай. Не имеющий педагогического опыта, Ваня, словно последний лох, с лёгкостью купился на девственно невинный вид коварного по причине своего любопытства юного Ростика!

- Я не ругательными словами спрошу, - на всякий случай предупредил Ростик, и глаза его, опережая еще не высказанный вслух вопрос, загорелись любознательным малолетним любопытством. - Ваня... а когда ты будешь меня факать? Когда я провинюсь?

Ваня, поперхнувшись, закашлялся, невоздержанно забрызгивая вылетающими изо рта капельками чая ярко-желтые подсолнухи на красивой клеенке.

- Ростик... блин! - с трудом откашлявшись, Ваня посмотрел на младшего брата своего с удивлением и даже некоторым неосознанно-легким страхом. Ростик, никак не связывая внезапно охвативший Ваню кашель с содержанием своего вопроса, терпеливо смотрел на Ваню, ожидая на свой вопрос ответ. - Ты что... голубой? - спросил Ваня, непроизвольно понизив голос и даже чуть-чуть округлив глаза, опять-таки непроизвольно, отчего слово "голубой" прозвучало как-то излишне таинственно.

- Почему? - Ростик, по малолетству представлений своих не ожидавший от Вани такой совершенно непонятной для него, для Ростика, реакции со стороны Вани на свой более чем невинный вопрос, вдруг подумал, не заплакать ли ему на всякий случай еще раз. - Ваня, почему ты обзываешься? - в обидой, слезами дрожащей в голосе, проговорил Ростик. - Ведь ты сам сказал...

- Что я тебе сказал? - перебивая Ростика, как-то особо и потому очень отчетливо, но при этом очень тихо проговорил Ваня, пронизывающе глядя юному Ростику в глаза.

- Что ты будешь меня факать. Ты же сам сказал... и я только хотел узнать, за какие проступки ты будешь меня... - Ростик осекся, видя неподвижный и как бы в бесконечную вопросительность упершийся взгляд старшего брата, - меня... - повторил Ростик и, обеспокоенный Ваниным внешним видом, свидетельствующем о внутреннем невольном смятении, на всякий случай не стал заканчивать свою мысль. - Ваня... - спустя несколько секунд, прошедших в томительном и неопределенном молчании, прошептал Ростик, не отрывая от старшего брата своего встревоженного взгляда, - ты меня видишь?

- Ты голубой, - сказал Ваня про Ростика сам себе, как будто Ростика не было рядом. - Ты специально лег со мной, чтоб поиграть с моим петухом... ты утром спал, меня обнимая... и ты хочешь, чтоб я тебя трахнул... ты голубой, - повторил Ваня, по-прежнему продолжая бедного Ростика, сидящего перед ним, в бесконечной задумчивости как бы не видеть.

И неизвестно, в какую сторону повернулись бы описываемые нами события и по какому пути потекла бы дальше жизнь и Вани, и Ростика, если бы... да-да, проницательный мой читатель, если бы не юный Ростик, уже успевший вдохнуть тот же самый воздух, каким дышали дефективные дети пыльных городских окраин, но еще не успевший надышаться этим воздухом - не успевший им отравиться. Маленький Ростик, не с Сатурна прилетевший в город N, прекрасно знал, что слово "голубой" хотя и не содержит того убийственного заряда, какой таился в свое время в слове "пидарас", но тоже это слово - слово "голубой" - как бы не совсем похвальное, и в их классе даже была такая присказка-скороговорка: "Голубой, голубой, не хочу играть с тобой!" - все это Ростик знал, успев вдохнуть пыльный воздух городских окраин, долетающий до улиц центральных. Но, не успев этим воздухом надышаться и отравиться, юный Ростик на жизнь смотрел не в соответствии с непонятно откуда берущимися нормами так называемого "правильного поведения пацана", которые предписывали, что есть "хорошо" и что есть "плохо", а смотрел с невысокой колокольни своего растущего организма, любознательно пытаясь понять, что с ним, то есть с его организмом, происходит.

Ну, посмотрел он у Вани пипиську... да разве он полез бы во второй раз к Ване в трусы, если б у него, у Ростика, была бы своя собственная такая большая и такая интересная пиписька? И разве теперь неинтересно посмотреть, как эта большая Ванина пиписька факается? И разве Ростик - поднадзорный Ростик - позволил бы себе трогать пипиську у чужого и взрослого парня? Ведь Ваня... он же брат! Ну, что... что, блин, такого бесконечно преступного сделал Ростик, проявив интерес к большой пипиське своего старшего брата? - да разве он, Ростик, заслужил, чтобы Ваня обзывал его "голубым"? В какой-то момент, пока Ваня, глядя в свою бесконечную вопросительность, сокрушался, что Ростик трогал его петушка, и, по причине сокрушательства потеряв из поля зрения малолетнего брата, выстраивал вслух цепочку неоспоримых улик, положительно и даже неоспоримо положительно подтверждающих, что его младший брат "голубой", Ростик странным и удивительно-непостижимым образом почувствовал - вопреки очевидности и приказанию мамы - что не Ваня, студент первого курса технического колледжа, старше и умнее его, а он, маленький Ростик, неизмеримо умнее Вани, сидящего за столом в неизбывном забвении своей мысли. Он, Ростик, умнее... да-да, именно так подумал маленький Ростик, еще не умеющий смотреть по причине своего малолетства в бесконечную вопросительность.

- Ваня, ты дурак? - спросил Ростик, глядя на старшего брата.

Ах, Ростик! Если бы маленький Ростик этот свой во всех отношениях замечательный и даже не лишенный некоторого философского изящества вопрос задал бы как вопрос риторический, когда ответ на него не требуется и не ожидается по причине своей заведомой отрицательности и когда такой вопрос и вопросы, подобные такому, задаются не с целью выяснения истинного положения дел, а исключительно с целью уязвления и даже уничижения одного участника диспута другим, то возможно, что Ваня, уловив в вопросе Ростика эту самую оскорбительную для себя риторичность, тут же отреагировал бы адекватно заданному вопросу, а именно - перенаправил бы этот вопрос самому Ростику, придав вопросу такой же, но теперь уже для Ростика оскорбительно-риторический смысл, и их утренняя беседа, утратив конструктивность, могла бы запросто зайти в экспрессивный тупик, где много эмоций и мало или вообще нет намека на какую-либо осмысленность и даже необходимость самого процесса общения.

Но Ростик задал свой вопрос с такой неподдельной искренностью, и в самом вопросе настолько не чувствовалось никаких оскорбительных обертонов, что заподозрить Ростика в желании уязвить было никак нельзя, - в вопросе Ростика содержался именно вопрос, только вопрос, и ничего более, и эта вопросительность вопроса была настолько очевидна и непосредственна, что Ваня на заданный ему вопрос машинально дал короткий и вместе с тем правдиво исчерпывающий ответ:

- Нет...

- Тогда почему ты меня обижаешь? - спросил маленький Ростик, и в его голосе - в этом коротком беззащитном вопросе - прозвучало столько вдруг неизвестно откуда взявшегося горя и недоумения, столько бездонного и бесконечного, неутешимого отчаяния, что у старшего брата Вани на мгновение сжалось сердце.

- Почему я тебя обижаю? - спросил Ваня, глядя на маленького и беззащитного, бесконечно одинокого Ростика.

- Что я тебе сделал плохого? - не слушая Ваню, прошептал Ростик голосом, зазвеневшим готовыми пролиться слезами. - Почему ты меня не любишь? Потому что я трогал твою пипиську, да? За это ты не любишь меня? - слезы были уже на подходе.

- Это у тебя пиписька. А у меня петушок, - поправил младшего брата Ваня, сделав, впрочем, это скорее машинально, чем осознанно и осмысленно.

- Ну, хорошо, пусть петушок, - не стал спорить с Ваней маленький Ростик. - Ты за это... за это меня ненавидишь? За то, что я трогал... я трогал твою... твоего петушка? - в глазах Ростика уже стояли, готовые сорваться и покатиться по щекам, две огромные безутешные слезинки.

Ах, если бы Ростик стал спорить или возражать... или хотя бы маленький Ростик стал оправдываться... но Ростик, совершенно не придуряясь, смотрел так пронзительно кротко, и столько неизъяснимого одиночества было в его широко распахнутых, на старшего брата устремленных глазах, что Ваня, старший брат, невольно растерялся, одновременно почувствовав всю бесконечную глубину своего несправедливого отношения к брату младшему...

- Ростик... - растерянно прошептал Ваня, чувствуя безграничную жалость и вместе с тем горячую, вдруг подкатившуюся к горлу неистребимо нежную любовь к маленькому и такому беззащитному в своем одиноком горе Ростику. - Что ты выдумываешь, Ростик... кто тебе сказал, что я тебя не люблю? Ты чего... чего ты? Ростик... слышишь? Я люблю тебя... - Бедный Ваня, едва ли не впервые в жизни столкнувшийся с самым настоящим горем, растерянно захлопал глазами, не зная, как утешают людей в их безысходном и самом настоящем горе. - Ростик... - прошептал Ваня, чувствуя, как горе Ростика, словно инфекция, передается ему, и у него, у Вани - студента первого курса технического колледжа, уже тоже начинает предательски пощипывать в глазах. - Ростик... - жалобно прошептал Ваня, - я люблю тебя... слышишь?

страницы [1] [2] [3] . . . [10]

Этот гей рассказ находится в категориях:
С братом, 18-19-летние, Любовь и романтика

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>