Горячая гей библиотека

Роза в глине

Часть 2 (последняя)

Ты поцеловал меня. Сам. В первый раз. Мы лежали в кибитке вдвоём, укрывшись волчьими потрёпанными шкурами, и я обнимал тебя, чтобы греть. Мы с тобой часто согревали друг друга так, и я даже не задумывался, что это уже нечто большее, чем дружба. Уткнувшись носом в твою шерстяную куртку, подбитую по краям ворота мехом, я слушал твой голос, вдыхал твой запах.

Мой прекрасный золотой Лисёнок! От тебя всегда пахло по-разному, а сегодня - морозным утром и костром, можжевеловыми ветками. И я, обнимая тебя поперёк груди, прижимал к себе ближе, зарывался носом в твои волосы на затылке, в густые медовые волны, постепенно проваливаясь в полудрёму. Где-то снаружи дядюшка Якоб распевал старую песню про жирных гусей и добрый эль, которого мы не видели уже неделю, похрапывали лошади, тонко позвякивала их сбруя, скрипели колеса.

Наша кибитка покачивалась из стороны в сторону, и я вдруг сквозь дрёму заметил, что ты молчишь, дышишь немного взволнованно. Забеспокоившись, я поднял голову и увидел, что ты, обернувшись через плечо, смотришь на меня - твой взгляд решителен и долог, нежен. Ты любовался мною, и у меня от этого зашлось сердце в груди, а ты, моя любовь, сам приподнялся и потянулся к моим губам первым осторожным поцелуем.

Я взял тебя. Мы не сказали друг другу ни слова, и даже если бы кто-нибудь заглянул в полумрак кибитки, он не сразу бы понял нашу тихую возню под тёплыми шкурами. Ты откинул голову мне на плечо, а я, целуя твою шею, сместил руку с груди на твой пах. Ты был возбужден, Лисёнок, ты так сладко нетерпеливо дрожал, пока мои пальцы, путаясь в завязках твоих штанов, освобождали тебя от ненужных стесняющих одежд. А я сходил с ума, осыпая твоё горячее тело нежностью и своей любовью.

Ты знал, что я давно тебя люблю, как сильно я тебя люблю, и едва я стянул ткань с твоих гладких упругих бёдер, ты толкнулся мне навстречу. Мы соединялись медленно. Я был осторожен и ласков с тобой, но скоро понял, что ты всё равно закричишь, и тогда, страшась, что нас услышат, я заткнул тебе ладонью рот. Твоё тяжёлое дыхание и сдавленные стоны пьянили меня, Лисёнок, сводили с ума до темноты в глазах. Моё пламя, моя жизнь! Ты оказался так невозможно узок и так нереально отзывчив, что сердце моё ликовало от счастья.

Мы уже двигались вместе, слаженно и почти безумно, когда ты заскулил в мою ладонь, а в другую пролил своё семя. В этот момент я сорвался в головокружительную бездну, вдохнул твой запах, запомнил стон, обжигающую ласку твоего нутра и пообещал себе, что никогда, никогда тебя не брошу. Мы любили друг друга - наверное так, как любят раз в жизни, и пусть у меня не водилось больше золота и замков, которые я мог бы отдать тебе, каждый день, проведённый рядом с тобой, я превращал в радость.

Я сидел рядом, когда ты болел, я укрывал тебя плащом от зимних холодов, я отламывал тебе лучший кусок хлеба и учил грамоте, а когда мы бывали одни, зацеловывал до одури. Ты стал для меня всем: и жизнью, и смертью. К лету вся труппа уже знала о наших чувствах, а потому мы больше не скрывались, и пусть добрый дядюшка Якоб каждый раз грозился выпороть тебя за неприличия, ты всё равно ловил момент и целовал меня в губы с завидным постоянством, при всех. Я же улыбался, потому что точно знал: пока я жив - тебя никто не посмеет обидеть... Я ошибся, а после навсегда разлюбил лето.

В последнюю неделю июня наша труппа давала представление в Лондоне. Ты снова блистал и жил в танце, улыбаясь солнцу и тёплому ветру. Я немного ревновал тебя к нему, с усмешкой глядя, как он треплет твои волосы, потемневшие за зиму с золотого до светло-медного, ласкает твою кожу. Под взывающие к любви голоса флейт и скрипки ты горел в танце, играя с ветром, с высоты подмостков чуть небрежно взирая на восхищенных твоим талантом горожан. Народу собралось на площади столько, что не протолкнутся.

Я никогда не уходил с твоих выступлений, но сегодня чувствовал себя неуютно среди толчеи и гомона, и я решил немного прогуляться по городу. К тому же недалеко от площади я заприметил прекрасный сад и первый цветок розы на одном из кустов, недавно проснувшихся после затяжной зимы. Я захотел подарить тебе её - цветок, живой и прекрасный как твои губы, потому что медяков и аплодисментов сегодня у тебя будет в избытке.

Я уже давно перестал походить на сына знатного вельможи, и хозяин сада вовсе не обрадовался моему появлению, спустив на меня собак, но розу я все-таки украл, в последний момент перемахнул через забор - и был таков. Я невозможно гордился собой в тот вечер, когда опьянённый своей выходкой, влезал в твою постель на постоялом дворе.

Я вплёл свой подарок в твои волосы, получив взамен восхитительную ночь - одну из тех, что называют: "la nuit magique", и которую помнят всю жизнь. Мой нежный страстный огонь, мой Лисёнок с хризолитовыми очами, ты дышал мной, и наш тайный танец для двоих - это лучшее, что придумал Бог после того, как создал любовь! К утру роза завяла, но ты не пожелал расстаться с ней - своими руками ты сделал амулет из глины и заключил цветок в тенистом углублении, сказав, что никогда не расстанешься с моим подарком. А потом за тобой пришли вестники короля, чтобы сообщить, что он пожелал тебя.

Я закрываю глаза и слышу, как палач затачивает лезвие. Моя голова ложиться на плаху, а стражник связывает мои руки и ноги затем, чтобы обезглавленное тело не слишком дёргалось позже. Толпа гудит, как осиный рой, слёзы катятся по моим щекам быстрыми дорожками - так же я плакал в тот день, когда тебя забрали у нас, взяли у меня и увели в замок. Я пытался защитить тебя, но что может сделать один любящий человек против сильных мира сего, жаждущих развлечений? Сломан меч справедливости, и последний рыцарь избит и поруган, брошен у дороги на забаву любопытной толпе. Мне здорово досталось - я лишь к вечеру пришёл в себя. Якоб сказал, что тебя увезли и держат во дворце, что теперь ты будешь всегда танцевать для короля и его гостей. Моё сердце разбилось.

Я ждал - мучительно, долго, не отходя от крепостной стены, за которой держали тебя. Ждал четыре дня, в жару и в ливень, днём и ночью, пытаясь хотя бы понять, жив ты или нет, что с тобой. Я ожидал, леденея от страха, как жду сейчас удара топора. Пузатый священник в чёрной рясе уже читает молитву за упокой моей души, призывает меня к покаянию, а я не могу думать ни о чём, кроме тебя, моё горькое любимое пламя, Анри. И в тот вечер, когда мы говорили в последний раз, я тоже думал о тебе. Стражники вывели тебя на свежий воздух, чтобы выгулять в саду, как пса. Я увидел тебя издали, я крикнул, схватился за толстую решётку ворот, разделяющую нас, и ты услышал мой голос. Мне пришлось отдать стражнику все деньги, которые мы скопили, чтобы всего лишь немного поговорить с тобой. Ты плакал, а я, просунув руки между железных прутьев, ладонями гладил твоё бледное прекрасное лицо. За эти дни усталость измучила нас обоих, и тогда ты мне сказал, чего на самом деле жаждет от тебя король. Я не хотел в это верить, я выл от злости и бессилия, сжав зубы, а ты... ты улыбнулся мне и ответил, что лучше клетки и позора - смерть, что король не заставит тебя танцевать для него. Мы оба знали, что сделают с тобой за упрямство, и со мной за то, что я не отрекусь от тебя, несмотря на все разумные доводы. Ты в слезах просил у меня смерти, и я пообещал тебе её, Анри, будь я проклят!

Не знаю, сколько времени прошло, неделя или больше, но однажды во время большого праздника во дворце мне всё же удалось проскользнуть мимо охраны. Я давно стал одинок в своем желании вызволить тебя, дядюшка Якоб сочувствовал мне, и все по тебе очень скучали, но несколько дней назад наша труппа покинула Лондон, чтобы давать концерты в других городах. И теперь у меня остался только ты, мой Лисёнок, а у тебя - только я. Во дворец пригласили музыкантов, и я сумел с ними пройти до главного зала, набитого гостями, как бочка сельдью. Среди ночи я не отступал от стены в свет факелов, бесшумно скользя тенью во мраке. Я притаился за одной из колонн зала, сжимая во вспотевшей ладони холодную сталь наточенного ножа. Мои ноги деревенели, как будто жили сами по себе, превращая каждый шаг в пытку. Я не чувствовал, как дрожат колени, как глухо и часто в моей груди колотиться сердце. Я ждал, обратившись в слух и осторожность, ждал тебя.

Ты был прекрасен! Тебя вывели под руки в центр зала и оставили стоять перед королём, перед этим молодым самодовольным ублюдком, но ты не склонил головы перед ним и не струсил. На твоих запястьях плясало пламя свечей, отражённых в золотых браслетах. Твою шею украшала удавка, усыпанная бриллиантами и рубинами, но твои глаза сияли ярче драгоценных камней - они искрились непокорностью и решимостью, и я понял: ты не отдал ему себя, не уступил ни на йоту, ни одной ночи. По моим щекам покатились слёзы, но это были слёзы горечи. Я в тайне преступно хотел, чтобы ты сломался, чтобы предал меня, и тогда бы я, убитый горем и отчаянием, выкинул свой нож в сторону и оставил тебя жить. Но у меня больше не осталось этих надежд. Ты отнял их, когда гордо взирал на того, кто пленил тебя, словно это ты был королём, ты имел право - казнить и миловать. Ты бросал вызов ему и смерти.

Зазвучала музыка, и тебе было приказано - танцевать. Приказано. Тебе?! Как можно заставить любить без сердца, чувствовать без души, желать без плоти? Ты стоял неподвижно и вызывающе улыбался. Из одежд на тебе осталась только шёлковая повязка - она обнимала бёдра и поджарые ягодицы, лаская нежностью, как когда-то это делал я. Над моей любовью надругались так примитивно и отвратительно - шёлком, золотом, бесценными камнями! Как они посмели?

Взгляд короля испепелял непокорного артиста, и вдруг я понял, зачем тебя привели. Ты не станешь танцевать, а его терпение кончилось. Это - твоя казнь, повод растерзать непослушную игрушку за ослушание перед всеми. И я сделал шаг вперёд...

- Анри, - я прошептал это, плача так же, как плачу и шепчу сейчас. Я почти не чувствовал своих рук, что держали твою смерть. А ты обернулся, будто издали услышал мой голос среди гомона и музыки, будто я прикоснулся к тебе из темноты. Улыбка расцвела нежностью на твоём лице. Ты отвёл ногу, распрямил плечи, и протянул ладонь перед собой. Твои пальцы медленно разжались - и я увидел розу, что подарил тебе, но уже потрепанную и почерневшую. Ты танцевал так, как танцуют в последний раз в жизни, танцевал для меня одного. Я хотел закрыть глаза.

Я ударил тебя ножом под сердце, а ты улыбался мне, улыбался, даже умирая у меня на руках, в моих объятиях, и я не сразу понял, что улыбка твоя уже мертва, что я, заливаясь слезами, нанёс удар точно и сильно, и лучше бы не сделал никто. Что произошло после, уже не имеет никакого значения. Молитвы умолкли, на площади воцарилась тишина... И я умираю вместе с тобой, моё погасшее пламя, мой не покорившийся Анри.

- Анри.

страницы [1] [2]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни, Прошлые века

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>