Горячая гей библиотека

Маки

Часть 2

3. Игорь

Олег ушёл. Он должен был возвращаться в интернат к какому-то определённому времени, а я никак не мог запомнить, к какому. К отбою, кажется.

Медсестра пригасила свет и сказала, чтобы я не боялся, что она будет часто проверять меня. Эту фразу я слышал столько раз, что мог предсказать заранее, какую гримаску скорчит девушка в конце и какой улыбкой потом заговорщицки мне улыбнётся. Я мог бы сказать ей, что это лишнее, что я ничего не боюсь, но я боялся, и её проверки далеко не были излишними.

Когда у меня не было приступов, я чувствовал себя, в общем-то, неплохо. Вставал, бродил на ослабевших ногах по отделению, общался с ребятами из соседних палат. Иногда мы даже устраивали посиделки с девчонками из женского отделения. Я был втайне влюблён в одну из них - высокую длинноволосую белозубую девушку из городских. Она была такой красивой, такой яркой, такой неприступной, что я боялся даже заговорить с ней. К тому же она была на полгода старше меня, и я вполне отдавал себе отчёт в том, что ей со мной не будет интересно. Её имени я не знал.

Иногда в таких посиделках участвовал и Олег, но мне кажется, что его они раздражали. Он всегда был недоволен, особенно когда я говорил с какой-нибудь из пациенток. Понять приятеля я уже не пытался - он всегда отнекивался, говорил, что мне показалось.

Сейчас, однако, я бы не рискнул встать. Океанские волны вокруг меня продолжали раскачивать предметы в палате. Самое плохое, что эти волны никуда не пропадали, даже когда я закрывал глаза. У меня не было от них спасения. Я мог только терпеть и надеяться на то, что беспокойной водной гладью всё и ограничится, ничего хуже этого не появится.

За окном было уже совсем темно. Завтра к этому времени они уже введут мне анестезию, разрежут грудь, поднимут бьющееся сердце и удалят проросший под ним мак (даже про себя я не хотел говорить слово "рак"). Ник-Ник не раз говорил, что это не рак, что это опухоль, но я искренне не понимал, в чём разница. После операции мне придётся провести дня три-четыре в реанимации, потом меня вернут в эту же палату (она называлась "палатой интенсивной терапии"), а спустя недельку меня переведут в общую палату, где я уже не буду один, где будут другие пацаны. Мне очень хотелось быть в общей палате. Мне очень хотелось быть среди других. Мне даже хотелось вернуться в опостылевший интернат...

Я посмотрел на тёмную занавесь ночи за окном и неожиданно для себя со всей остротой ощутил, что завтра в это время я либо буду мёртв, либо буду вместе со всей современной медициной бороться за то, чтобы не быть мёртвым. Я попытался представить себе, каково оно - умереть, но, конечно, ничего представить не смог. Лишь ощутил такую тоску, что едва не завыл вслух. Было так страшно, что впору было звать ту медсестру...

И тут из океанской воды прямо подо мной вынырнула суша. Это был крошечный пятачок твердыни среди безмерной глади воды. Я лежал на чёрном песке под тёмно-багровым небом, вокруг колыхались тягучие медленные тяжёлые волны. Я не просто лежал. Я был мёртв. У меня не был чувств, мыслей, ощущений. Я был просто куском безжизненной плоти, ещё недавно тёплой и полной движения. Из волн выползло что-то чёрное, поблёскивающее толстым панцирем, щёлкающее клешнями и скалящее шесть треугольных зубов. Существо было таким же медленным, как и океан вокруг, но это был мир, где скорость не имела значения. Здесь был только мёртвый я, и гнаться за мной было не нужно.

При одном виде чудовища я не удержался и закричал. Я знал, что это только галлюцинация, но оставаться в мире, где был только мёртвый я и этот монстр, я не хотел. Всеми фибрами души не хотел.

От моего крика существо щёлкнуло челюстями, и оказалось, что за ними была ещё одна пара челюстей, тоже с шестью зубами. Более длинными, более острыми. Из одного из них брызнула струйка яда, и я даже сквозь весь свой ужас успел удивиться, зачем чудовищу яд, я ведь и так мертв!

В следующее мгновение зубы сомкнулись на моей неподвижной руке, и я ощутил боль - не слишком сильную, не слишком долгую, мёртвую боль в мёртвой руке.

И ещё через мгновение зубы превратились в пять пальцев медсестры, в которых были зажат шприц. Тяжёлый панцирь покрылся паром, который стал стремительно развеиваться в воздухе. Волны потеряли свою медлительность и высоту, резко уменьшились, приобрели обычную скорость и стали похожи на реку. Девушка в белом халате стояла в воде, но её одежда не намокала.

- Как ты себя чувствуешь? - спросила медсестра.

- Хорошо, - проскрипел я и ощутил привкус соленой крови на губах.

Я прикусил их, что ли?

Река завертелась множеством бурунчиков, позеленела, и я понял, что нахожусь на каком-то лугу. Надо мной было яркое солнце и голубое небо.

- Очень хорошо, - добавил я.

- Я дала тебе дозу чуть больше, чем обычно, - сказала медсестра, с сомнением гладя на меня. - Ты не ощущаешь... ничего необычного?

Более необычного, чем мои постоянные кошмары?

- Нет, всё здорово! - уверил её я, боясь смотреть на луг, чтобы не спугнуть девушку несвоевременным движением глаз.

Медсестра продолжала всматриваться в моё лицо. Я не отводил взгляд. Веял лёгкий весенний ветерок, лицо согревали солнечные лучи, у ног колыхалась густая сочная трава, где-то в вышине чирикала какая-то птичка.

- Ну, зови, если что, - сказала девушка и ушла.

Я посмотрел на луг и от ужаса едва снова не закричал. Трава была алой. Я весь сжался, готовясь к чему-то кошмарному, но тут же понял, что это были маки. Целое поле алых маков. Я облегчённо вздохнул.

- Пойдём? - услышал я голос.

Я повернулся и увидел Олега. Мы оба были только в порванных казённых тапочках и столь же казённых чёрных трусах, мокрых настолько, что с них на ноги одна за другой стекали многочисленные крупные капли. Наша кожа была влажной, волосы, пропитанные водой, сбились в клочья.

- Пойдём. Если застукают, что мы бегали на реку... - сказал Олег.

Я был всё такой же - бледный до синюшности и тощий, кожа да кости. Половину груди слева пересекал широкий розовый шрам.

- Болит? Всё ещё болит? - участливо спросил Олег, подходя ко мне.

В отличие от меня, он выглядел, как всегда, великолепно. Загорелая бронзовая кожа, твёрдые мышцы на длинных ногах, плоский живот с тяжами мускулов, красивое лицо.

- Нет, - буркнул я. - Не болит. Просто...

Я опять посмотрел вокруг себя.

- Эти маки... Знаешь, когда у меня были... Ну...

- Видения, - подсказал Олег.

- Да. Когда у меня они были, я много раз видел тебя в маках. Будто бы ты весь оброс маками. Это был так красиво... И здесь тоже, посмотри вокруг...

- Да, маковое поле, - кивнул мой друг и с разбегу, ласточкой, прыгнул в траву, перекатился, смеясь, по цветам и застыл, гладя на меня снизу вверх.

Вокруг него было множество цветов, и я будто вернулся в свои галлюцинации, где эти алые цветы прорастали прямо из него. И опять, как во времена болезни, я поразился тому, насколько красиво выглядит Олег среди маков.

Я сел рядом.

От прыжка в траву трусы друга слегка сбились, и стала видна узенькая полоска белой, незагорелой кожи внизу живота. Из-под резинки проглянули короткие курчавые волоски. Эта полоска, эти волоски вызвали во мне знакомое щемящее напряжение в теле, и я решился задать вопрос, который давно носил в себе.

- Слушай, я хотел тебя спросить... - начал я. - Мне в больнице столько всего привиделось... Не сердись, если я что-то не то скажу... Но мне хотелось бы знать...

Олег с интересом смотрел на меня.

- Мне несколько раз казалось, что ты...

Я слабо улыбнулся, показывая, что я говорю всего лишь о болезненном бреде.

- ... что ты меня... ну... целуешь... в губы...

Олег замер. Его лицо залила густая пунцовая краска. Глаза забегали. Он судорожно сглотнул.

- Да? - смущённо спросил он.

Я понял, что он не признается, и не стал настаивать. Свой ответ я получил, и этот ответ, ожидаемый мною ответ, смущал меня.

Я лёг на траву рядом с Олегом и стал смотреть в высокое голубое небо.

- Мне они... - начал я; похоже, я тоже покраснел; в горле запершило, - помогали.

Я выговорил последнее слово слишком тихо, да ещё и из-за внезапной хрипоты это получилось неразборчиво, но Олег услышал. Он медленно повернул голову в мою сторону. Его нос уткнулся в маковый цветок, но мой друг не обратил на это никакого внимания. Что-то в его взгляде было такое, что моё сердце стукнуло и оборвалось.

- Да? - опять спросил он.

Тоже тихо. И тоже охрипшим голосом.

- Да, - пробормотал я.

Очень не хотелось признаваться в таком, но то, о чём я хотел сказать, было важнее.

- Мне было очень страшно. Я был один-одинёшенек. Понимаешь?

Я смотрел Олегу в глаза и видел, что он понимает. Он знал, о чём я говорю. И при этом было в его взгляде что-то ещё - странное, мягкое, будоражащее, необычное.

- В целом мире никого не волновало, жив ли я ещё, - всё же продолжил я.

То, что я пережил в больнице, было так страшно, а то, что делал для меня в те дни Олег, было так... Я даже про себя не мог подобрать слово, чтобы описать то, что делал для меня Олег... В общем, я не мог не договорить.

- Я бы умер без всякой болезни, только от того ощущения одиночества, если бы... если бы не те поцелуи...

Олег молчал. Мне показалось, что в его взгляде появилось что-то ещё...

- Когда ты целовал меня, я чувствовал, что я кому-то нужен.

- Ну конечно, ты нужен, - Олег приподнялся на локте и склонился надо мной. - Ты мне нужен.

Его глаза оказались так близко...

Олег исчез. Луг перевернулся. Маки в мгновение ока засохли и превратились в острые крючки. Весь мир потерял яркость, превратившись в тёмную мглу. Небо, стремительно чернея, упало прямо на меня.

Я дёрнулся, сжался, попытался сбежать из этого кошмара, но, конечно, не смог. Бежать было некуда. Бесконечная вселенная пульсировала вокруг меня, теряя структуру, превращаясь в хаос неощутимых нитей. В узлах их соприкосновений появлялось и исчезало что-то. У этого что-то не было названия. Оно ни на что не было похоже. Оно не имело формы, цвета, размера. Оно было мёртвым и в то же время враждебным. Оно было таким же призрачным, как и всё вокруг, но я чувствовал зло, исходящее от этого что-то. С каждым дыханием вселенной оно приближалось, и я застыл, скованный ледяным ужасом...

Наверное, мне сделали новый укол. Потому что сразу исчезло всё. Я падал. Это было бесконечное падение без надежды когда-нибудь наконец-то упасть. Это падение было худшим из кошмаров, и оно повторялось всегда, когда мне делали второй укол - укол какого-то другого лекарства, более сильного и в то же время страшного само по себе. Я падал, пролетая несуществующую тьму со всё увеличивающейся скоростью. Я не мог ничего сделать. Я должен был падать.

Когда падение стало столь стремительным, что я уже не мог понять, падение ли это, я открыл глаза. Падение резко, толчком остановилось. За окном было серое утро.

страницы [1] [2] [3] [4] . . . [6]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>