Горячая гей библиотека

Мичман Дольский

Часть 4

Одного ему только недоставало: Иван никогда не целовал его. Видимо, брезговал, считая шлюхой. А Мише так хотелось целоваться! По ночам, лежа в своём гамаке, он присасывался губами к своей собственной руке, воображая, что это губы Ивана. Во время секса он часто тянулся к его рту, но тот всегда отстранялся.

И ещё одна вещь его расстраивала - Шестаков не прекратил своих насмешек и всегда старался выставить своего командира перед матросами полным идиотом. Почти каждый день он доводил его до слёз. Дисциплина в отделении была настолько плохой, что капитан вынужден был вызвать мичмана Дольского к себе и сделать ему строгое замечание. Михаил пообещал исправить ситуацию и добиться послушания, но на самом деле он понятия не имел, как это сделать. Он просто ждал окончания плавания, считал дни. Оставалось ещё четыре месяца. Эх, если бы Шестаков вместо издевательств встал бы на его защиту! Если бы в группе наладилась дисциплина! То он мог бы остаться на судне и дальше. Трахаться с Иваном каждый вечер. Это же и в его интересах! Почему он так себя ведёт? "За что? - думал мичман, выслушав очередную обидную колкость от Шестакова. - Почему он так со мной? Я же даю ему каждый день. А он вместо спасибо... За что?" Но в глубине души он знал, за что. Шестаков считал его шлюхой и презирал. Ситуация была безнадёжной.

Гром среди ясного неба грянул через два дня после выговора капитана. Корабль, даже очень большой, похож на деревню. Здесь все всё про всех знают. И даже если и есть какие-то тайны, то это ненадолго. Ежевечерние исчезновения Дольского и Шестакова не могли не обратить на себя внимания их сослуживцев. И однажды матросы из отделения Дольского решили за ними проследить. Их застукали тёпленькими, прямо в трюме, когда мичман стонал под ебущим его Шестаковым.

- Так-так, - ехидно пропел Борзунов, первым спускаясь в трюм. - Что это у нас тут?

За ним по лестнице спустились ещё четыре человека.

- Ой, мужики, - смущённо пробормотал Иван, быстро поднявшись с мичмана и судорожно натягивая штаны; самому мичману даже натянуть было нечего - он был абсолютно голым.

- А мы тут... - и Шестаков запнулся, не зная, как сформулировать то, что "они тут".

- Да уж мы видим, что вы тут, - усмехнулся Панин. - Так что же, Ваня, у вас тут любовь, так что ли?

Остальные заржали.

- Да какая любовь, мужики? Вы чего, охуели? Ну, промял я зад этому пидору, и всего делов, - попытался оправдаться Шестаков.

- А ведь ты давно к нему по вечерам бегаешь, - вмешался Рыков, - а нам ничего не говоришь. Если он просто пидор, которому ты зад промял, так чё ж ты его один пользуешь?

- Вот именно, - поддержал его Панин. - Один тут развлекаешься каждый вечер. А как же друзья?

- Да, Шестак, чё-то тут не сходится. Видно, ты в него втюрился, - снова захихикал Борзунов.

- Да ничего я не втюрился! Просто не говорил, думал, вам не нужно. Он же мужик всё-таки. Я думал, вы не захотите.

- Он - мужик?! - выступил вперёд Теняев. - Это он-то мужик?! Ща посмотрим!

И он шагнул к голому мичману, сидевшему на тюках. Резким движением он подхватил его под колени, задрал и раздвинул в стороны его ноги. Дольский аж зашипел, как от ожога, но сопротивляться не стал.

- И это, по-твоему, мужик? Гляньте, ребята!

Матросы обступили мичмана. Его ярко-розовая дырка, ещё не закрывшаяся после ебли, чуть поблескивала от смазки и выглядела чертовски возбуждающе. У всех в штанах сразу зашевелилось.

- Бля, - шепнул Панин. - Ну как пизда, точно! Давайте приложимся по разочку, а, мужики?

- Чур, я первый, - быстро сказал Теняев, задрал рубаху и стал стягивать с себя штаны.

В смазанное очко мичмана его член вошёл без проблем, тем более что был он далеко не так велик, как орган Шестакова, который только что полировал Мишину норку. Мичман не сопротивлялся, он смотрел на своего Ивана. Тот стоял в стороне, наблюдал за тем, как Теняев ебёт Мишу, и ничего не предпринимал. На Дольского снова напал ступор, как в первый раз. Он понимал, что его сейчас выебет всё отделение, но ничего не чувствовал, ничего не говорил и ничего не делал.

Спустя несколько минут, когда Теняев уже кончил ему в попку и его место занял Панин, Михаилу вспомнилась поговорка: если тебя насилуют, расслабься и получай удовольствие. "А, пох всё! - подумал он. - Если он так... Пусть делают, что хотят. Пусть хоть всю ночь ебут. Только бы жопа выдержала". И он расслабился.

Его ебали долго. Матросы пускали Мишу по кругу снова и снова. Секса у них не было с самой земли, так что сейчас они были просто ненасытны. В его попе было уже столько спермы, что во время ебли там уже всё хлюпало, как в болоте. Но это не смущало трахающих его мужиков. Кто-то попробовал засадить ему в рот. Это получилось, и оказалось, что парень здорово сосёт. Тогда его стали ебать уже с двух сторон.

Миша сперва долго не реагировал. Но такой длинный секс не мог, в конце концов, не завести и его тоже. Он кончил один раз, потом, через некоторое время, второй. Мужики ржали над ним, когда он кончал, и ебали ещё жёстче. Только через два часа его отпустили, и то лишь потому, что пора было выходить на вечернюю поверку.

- Отличный из нашего командира спермосборник получился, - сказал Теняев, и мужики, заржав, покинули трюм.

Дольский, который уже почти не понимал, где он и что с ним, вдруг удивился отсутствию звуков. Приподнявшись, он сел на полу и огляделся. Матросы ушли, в том числе и Шестаков. Мичман был один в пустом трюме. На полу под ним была просто лужа спермы. Михаил даже не помнил, когда его спустили на пол. Он медленно встал с пола и нашёл в углу свою одежду. Ходить было трудно. Он сел на тюк, но и сидеть тоже было больно. С трудом мичману удалось одеться и выползти на верхнюю палубу.

Ночью он лежал в своём гамаке, глядя в тёмный потолок, и пытался решить, что же теперь делать. Топиться? Или терпеть это всё ещё четыре месяца? Он не был уверен, что способен выдержать так долго. Да и потом, если его секс с одним человеком так недолго оставался тайной, то уж с целым отделением... Что будет дальше? К ним присоединиться весь корабль? Значит, всё-таки топиться... Умирать совсем не хотелось. Что же делать? Беззвучные слёзы бежали по его щекам, пока он не провалился, сам того не заметив, в глубокий тяжёлый сон.

Утром мичман Дольский вышел на верхнюю палубу и жадно вдохнул влажный морской воздух. Он так ничего и не решил. Скоро утренний сбор, и ему пришлось идти к своему отделению. Ещё издали он увидел Шестакова, сидящего отдельно от остальных. Когда мичман подошёл, матрос поднял на него глаза, виноватые и жалкие. И тут Михаил почувствовал такую ненависть к этому человеку, что у него в глазах потемнело! Если бы в ту минуту у него оказался заряженный пистолет, он бы убил его!

- О, смотрите, кто к нам пришёл! - протянул Борзунов, заметив подходящего мичмана.

Дольский спокойно обвёл серьёзным взглядом сально ухмыляющиеся лица матросов. Так спокойно, что у некоторых даже улыбки пошли на убыль. Но не у всех. Борзунов подскочил к нему:

- Милости прошу к нашему шалашу, - он сделал приглашающий жест и пропустил Дольского вперёд, извиваясь перед ним, как угорь.

Михаил прямо посмотрел на него и чётко произнёс:

- Шут!

Борзунов, не ожидавший отпора, замер на месте, а потом нахально и громко сказал:

- А ты вообще педераст! - он подошёл сзади к мичману и, прежде чем тот успел отстраниться, положил руку ему на задницу и пару раз сжал его булочку.

И в ту же секунду сзади раздался резкий окрик капитана:

- Мичман Дольский! Немедленно в мою каюту! - белый, как полотно, Михаил направился вслед за ним.

Капитан Новиков, седой бывалый морской волк, всегда оставался невозмутим. Никто на корабле не помнит, чтобы он хоть раз повышал голос на подчиненных. До этого случая.

- Дольский, что вы тут устроили?! Что это ещё за гомосятина?! - его просто трясло от ярости. - На моём корабле! Да как вы смеете! В первом же порту вон!

Капитан бегал по каюте взад-вперёд, размахивал руками и от гнева говорил не совсем связно:

- С матросами! На моём судне! Какой позор! Вон! С волчьим билетом! И никогда чтобы... В первом же порту! Вам ясно?!

- Ясно, - ровным голосом ответил Дольский.

Капитан осёкся, удивившись его спокойствию. Мичман стоял перед ним прямо и невозмутимо и твёрдо смотрел ему в глаза. Он был бледен, но абсолютно спокоен. Гнев капитана вдруг сразу угас, словно бы выключили горелку.

- Можете идти, - уже тише сказал он. - Но перед отъездом не трудитесь подавать мне руку. Я ни за что её не пожму.

Мичман Дольский, щёлкнув каблуками, усмехнулся и вышел из каюты. Капитан не понял смысла этой усмешки. На самом деле, Михаил подумал было сказать положенное "честь имею", но подумал, что в его случае это было бы неправдой.

Почти весь оставшийся день Дольский провёл на носу корабля. Просто стоял и смотрел куда-то вдаль, будто пытаясь заглянуть за горизонт. Он был спокоен, как никогда. Разговор с капитаном заставил его принять то единственное решение, на которое он не мог отважиться ночью. Вечер был всё ближе. Иногда, если никого не было поблизости, на глаза мичмана всё же наворачивались слёзы. Он их смаргивал, и они, скатившись по щекам, исчезали за тканью воротника. Он не хотел плакать, но это, как всегда, получалось у него непроизвольно. Ему почти совсем не было страшно. Просто он смотрел на закат. Закат был красивый! И умирать так не хотелось...

страницы [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Военные, Любовь и романтика, Прошлые века

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>