Горячая гей библиотека

Неверная дорога (глава 1)

Часть 2

В моё отсутствие паренёк проявил самостоятельность и встретил меня закутанным в полотенце, дрожащим, мокрым. Я скинул тяжёлый, пропитанный водой плащ и прошёл на кухню (юноша следовал за мной, как тень), открыл кран, и тонкая мутноватая струйка ударила в растрескавшуюся эмаль, ломаясь и ручейком утекая в сток, окаймленный ржавчиной (грязной воды в раковине уже не было, но в тот момент я не заметил этого).

- Ты голоден? - спросил я на всякий случай, чувствуя, что он уже похозяйничал здесь.

Парень отрицательно повертел головой, и в его поднятом на меня взгляде, покорном, чистом, сейчас каком-то апатичном (я понял, что он наелся,и его клонит в сон) вновь скользнуло обещание.

Меня бросило в жар. Он двинулся следом за мной в ванную, и я захлопнул дверь возле самого его носа. Он как будто понимал, что я хочу сделать с ним, и просил, умолял меня сделать с ним это. Но разве не все насильники рассуждают похожим образом? "Он хотел этого, он спровоцировал меня, он виноват во всем произошедшем", - услышал я свой оправдывающийся голос.

Вода из крана текла чуть тёплая и слегка желтоватая от ржавчины. Мой член затвердел и поднялся. Мне было противно видеть его, чувствовать его, потому что я знал, что ему нужно. Я топтался по кафельному полу моей крошечной ванной, и ничего не боящиеся, сонные тараканы щекотали мои пальцы. Но почему нет, с другой стороны, почему нет? Здесь никого нет, кроме меня и его, никто не видел нас на улице. Никто не узнает.

"Делай, что хочешь, их здесь нет, не запрещай себе, их здесь нет", - тогда эта фраза означала совсем другое. Сейчас моя совесть называла то, что я сделаю (я уже знал, что я это сделаю) преступлением. Но горячая болезненная пульсация напоминала мне о пяти годах одиночества - разве не имею я право делать всё, что угодно, после всего того, что произошло? Только белые стены, длинные коридоры и мигающий свет, только звуки сирен, врывающиеся в тишину, как из кошмарного сна, только разверстые животы, лохмотья кожи, кровь, вся моя бесконечная пустота - разве не могу я делать того, что хочу теперь? Я переполнился всем этим. Я ненавижу госпиталь, ненавижу свою работу, запах крови, застывший в моих ноздрях. В груди горело, в паху горело. Я давно не испытывал такого отчаяния, успел забыть, насколько это мучительно.

Мой член хотел паренька, и он был убедительнее совести, тем более что я давно перешагнул какую-то грань и за ней перестал быть прежним. Мне тридцать четыре года, и я старше бедного юноши с ногами-спичками, но я могу, что хочу, сделать с ним, и он этого тоже хочет - должен же он как-то отплатить мне за моё великодушие. Разве (не) мог я оставить его на улице?

Я сдвинул щеколду (её щелчок возвестил юноше о моём освобождении) и вышел, оставляя на полу мокрые следы. Пацан свернулся клубочком на моей кровати и казался спящим. Я лёг рядом, приподнял одеяло, и он вздрогнул, когда моё холодное мокрое тело коснулось его тела, уже согревшегося. Он перевернулся на спину и выпрямился.

Я коснулся его губ своими, ещё неуверенными, он ответил мне, и тут мою плотину окончательно прорвало, и обжигающее ядовитое желание затопило меня, так что мне оставалось лишь двигаться - внутри него, царапать его гладкую кожу своей, огрубелой и шершавой.

Позже, устало лёжа возле него, я подумал, что паренёк куда менее наивен, чем я предполагал. Я почувствовал себя удовлетворённым, пусть и ненадолго, и больным - навсегда.

***

Без пятнадцати час я встал с кровати, босиком прошёлся по комнате. Убедившись, что не спящий здесь один я, оделся (непригодившийся камень тянул вниз карман) и почти бесшумно вылез в окно. Меня переполняло ощущение чудесной перемены в моей жизни. Ночь была лунной, в самый раз для свиданий (как это ещё назвать?), но едва ли для таких, как наше.

Виктор уже ждал меня, сидя на сложенных досках (бог знает, что они собрались строить из них), одетый только в лёгкие шорты. Внизу валялись его сандалии. Глядя на него, я поёжился.

- Тебе холодно?

- Нет.

- Забирайся сюда, если не боишься занозить себе задницу.

Забираться на шаткие доски мне не хотелось, признаваться Виктору в том, что боюсь не только занозить себе задницу - тоже. Я неуверенно оглядел доски, нашёл наиболее пригодный выступ и для начала поставил на него ногу. Виктор странно, отрывисто фыркнул и, стиснув мои предплечья, поднял меня наверх. Доски покачнулись.

- Они не упадут, - сказал Виктор. - Расслабься и не думай о всякой ерунде. Времени у нас много.

- Если никто не заявится проверять, все ли лежат в своих постельках, - возразил я.

- Не заявится, - презрительно протянул Виктор, сплёвывая.

- Да? - я безнадёжно посмотрел на него.

- Джинджер ему дала. Я подслушал. Мышиная возня какая-то. Это всё дерьмо. А ты когда-нибудь влюблялся в девчонку?

- Нет.

- Правда?

- Да.

- Все мои предыдущие приятели хотя бы однажды влюблялись в девчонок.

Я не знал, что сказать на это. Сколько у него было приятелей? Часто ли он делал с ними то, что делал сегодня со мной? Кто я для него - очередной приятель? И не больше? Я как-то погрустнел и сказал:

- Погано.

- Дерьмо, - согласился Виктор. - Нам трудно среди не таких, как мы.

Он задумчиво поднял взгляд к луне и неярким звездам, вздохнул и, запустив руку под пояс шорт, погладил свой член.

- Хочешь попробовать? - спросил он.

- Да.

- Тогда слезь.

Я спрыгнул и, встав напротив него, смущённо положил ладони ему на бёдра. Я почувствовал запах Виктора. Моё возбуждение ошеломляло меня, я действительно хотел сделать это для него.

- Не дави на себя, не запрещай себе, - сказал Виктор, глядя на меня сверху вниз. - Делай, что хочешь. Здесь их нет.

Я наклонился и провёл языком по его бедру. Оно было солоноватым на вкус. У меня подогнулись ноги, и я вцепился в Виктора. На его коже под давлением моих пальцев появлялись белые пятна. Юноша глубоко вдохнул.

- Ну, начинай, - он потянул молнию на шортах вниз.

Я коротко взглянул в его поблескивающие глаза и начал. Виктор запрокинул голову и слегка задрожал. Его дыхание участилось. Когда я приподнял лицо и снова посмотрел на него, он, залитый лунным светом, сам казался мне живым, принявшим человеческую форму сгустком тусклого полупрозрачного сияния.

Потом он достал из кармана чистый, аккуратно сложенный носовой платок, раскрыл его, и в нём оказалась маленькая фотография.

- Это Сьюзи, - сказал он, показывая её мне.

С фотографии на меня спокойно смотрела худенькая темноволосая девочка. Парень, больше ничего мне не объясняя, сложил платок и убрал его. Едва ли он осознавал, что для меня это действие было равнозначно удару по голове.

- Кто она? - спросил я сипло.

Виктор уставился на меня с удивлением.

- Нет, - воскликнул он. - Ты думаешь, что она моя подружка и всё такое? Нет. Мне не нравятся девчонки, но Сьюзи - странная, - он спрыгнул с досок. - Пошли погуляем.

Он многое рассказал мне о себе, но о Сьюзи мы больше не разговаривали.

В свои годы Виктор был уже достаточно опытным гомосексуалом, причём дело не обошлось без благодарно принятой помощи учителя по английскому, приходившего в их дом каждые среду и пятницу. Вопреки мнению его родителей, за запертой дверью шла отнюдь не борьба с русским акцентом и английскими неправильными глаголами.

Отец Виктора, спокойный и замкнутый человек, служил английским дипломатом. Женившись на русской, не желавшей покидать родину, он перевёлся в английское посольство в России. Поскольку отцу Виктора оказалось намного легче постичь чужой язык, чем матери, в их доме английский звучал крайне редко, и Виктор его практически не знал. Потом, когда в России стало жить очевидно небезопасно, и уже точно было известно, что войны не избежать, семья переехала в Англию. Конечно, с языком у Виктора сразу же возникли проблемы, и тут-то и появился учитель, который показал ему правильное применение этого органа речи. Содержательные уроки с каждым разом нравились Виктору всё больше и больше. Он показал себя талантливым учеником, быстро освоив в теории и практике то, о чём большинство парней его возраста едва ли догадывалось, а английский он выучил, просто вслушиваясь в речь вокруг него.

- А что ты скажешь о себе? - спросил меня Виктор.

Я пожал плечами.

- Ничего.

Виктор рассмеялся:

- Так не бывает, что совсем ничего.

Но я действительно не знал, что мне о себе рассказать.

- Знаешь, - сказал Виктор, - моя мать не хотела, чтобы я ехал в этот лагерь. Она говорила, здесь отдыхает сплошной сброд. Но мой отец настоял на поездке: сказались приятные воспоминания прошлого.

Мы уже были на тропинке, уходящей в лес. Я остановился, остро чувствуя прохладу ночи и мягкое тепло Виктора рядом со мной. Мелкие хрусткие веточки, плотная земля, выступающие из неё далеко протянувшиеся корни деревьев под ногами - все это было сегодня моим больше, чем когда-либо. Тёмно-синее небо, в котором растворялся серебряный очищающий лунный свет, тоже был моим. Но не тьма, натянутая меж деревьями, словно чёрные занавеси. Виктор подтолкнул меня, но я стоял столбом.

- Мы слишком далеко ушли от лагеря.

- Недалеко, - возразил Виктор. - Почему ты не хочешь идти дальше?

- Там темно.

Виктор улыбнулся, и его белые зубы сверкнули в прозрачной синеве.

- Ты боишься темноты?

- Нет, просто...

Я не мог объяснить это, не знал нужных слов. Я не боялся темноты, просто не верил ей, всегда чувствовал её враждебность ко мне. Я не хотел принадлежать ей, ощущать то, как медленно она проникает в меня.

- Ты со мной, - сказал Виктор. - И пока ты со мной, ты мой.

Его голос был спокойный и уверенный, будто Виктор уже всё решил про меня, и мне хотелось, чтобы так оно и было.

***

Проснувшись, я сразу услышал возню в кухне. Я чистил зубы в ванной и пытался понять, чем парень там занимается. Когда я, прополоскав рот, вымыв лицо и вытерев его полотенцем (за последние год-полтора я оставил привычку ежедневного бритья и брился теперь через раз или, чаще, через два дня), прошёл на кухню, паренёк выливал на сковороду пенящуюся густую жидкость.

Я сел и стал смотреть на то, как он моет посуду, испачканную при готовке, и ту, что осталась после моего вчерашнего ночного ужина. Его движения были медленными, осторожными, но получалось всё в итоге быстро. Он нашёл где-то чистое полотенце (я вообще не знал, что у меня есть посудные полотенца) и протирал им каждую тарелку, прежде чем поставить её на проржавевшую полку из толстой проволоки. Через несколько минут он аккуратно переложил со сковороды на тарелку солнечный круг омлета и подал её мне.

Он старался, он очень хотел мне угодить. Я должен был сказать ему что-нибудь доброе, может, улыбнуться, не знаю, но меня не было на это сил.

- Замечательный омлет, - пробормотал я с набитым ртом. - Ты отличный парень, кажется, ты умеешь многое из того, чего я совершенно не ожидал от тебя.

Юноша смутился и уставился в пол, скрестив руки. На его голом плече темнела застывшей кровью глубокая длинная царапина, оставленная ночью моими ногтями, поэтому я всё-таки погладил его по голове и стал сам себе противен от моей жалкой виноватой искусственной нежности...

страницы [1] [2] [3]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, 18-19-летние, Заграничный секс

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>