Горячая гей библиотека

Ладонь, протянутая от сердца (глава 1)

Часть 16 (последняя)

Бубукая вот так вот себе под нос (блядь, точно заразное), я прохожусь по комнате - скучно - и иду на кухню. Не хочу я с посудой вошкаться - три чашки и пара тарелок, трахнемся щас. Это-то да - трахнуться-то мы со Стаськой трахнемся. И не раз даже может быть, а тогда почему мне скучно?

- И чего ты прискакал на кухню, Улан? Стась, мне скучно.

- Вот те на! Ну, не знаю. Хочешь, спляшу?

- А я выдержу? Танец твой? Нет. Это ты спьяну.

- Поклёп! Сухой... сухой, как лист.

- Ничо себе! Бутылку водки вылакал, и он сухой!

- Да какую там... Погоди. Это. Щас.

- Ты чего?

Но Стаська машет на меня рукой, чешет затылок (вот тоже, не подцепить бы), смотрит в пространство, и в его глазах, самых синих и самых любимых на свете, в них...

- Ил! Слушай. Так:

Бутылка пуста -
ни в башке и ни в жопе!
Хокку родилась.

- Это воще! Стась! Это твоё лучшее! Воще. Да, правильно, пять-семь-пять.

- Да? Ну, вот, дождался. Стараюсь, Илька! Как думаешь, это тоже в Интернет пойдёт?

- Сто пудов.

- Здорово. Блин, это потруднее, чем рифмы сочинять: строго семнадцать слогов, да ещё и по строчкам разбить, да ещё и смысл, чувство, смех, любовь, настроение.

- Да. Жалко, что японские почти нельзя перевести, в размер сроду не уложиться.

- С размером - это да. Я твою хокку про размер первым делом выучил, помнишь?

- В строке пять слогов.
Семь вот теперь написал.
Снова пять. Хокку.

- Да-да, эту.

- Это не моя, это Тихона. Ладно, пошли в комнату... Точно! А ну?!

- Илька, если ты опять чего-нибудь такое задумал...

- Нет. Просто. Вот скажи мне - почему взрослые забывают, что они не всегда были взрослыми? Я не о тебе, ты не забыл. А почему Юркин батя это забыл? Что он тоже был пацаном. Я не забуду. Хоть и не было у меня нормального тогда ничего, я не забуду.

- Ты - нет. Иди сюда. Чёрт его знает!

Чмок.

- Стась...

Мы на диване. На нём мы спим, любимся. Хоть и есть у меня свой гамак, но спал я там... не помню, раза три. Я не тороплюсь, пускай обормот сам меня разденет и пускай он разденется сам... А я ему мешаю, я хватаю его за руки, дёргаю за волосы, тяну его голову к себе, целую - крепко, дую ему в рот, обнимаю, - крепко, прижимаю его лицо к своему - ещё крепче. Люблю! Люблю, и вечно буду любить, ведь сердце у меня огромное, и сердца моего хватит на целую вечность, на всё множество Миров.

А Стаська начинает уплывать, он уже не раздевает меня, не раздевается сам, он целует меня, и я плыву вместе с ним, в его руках я послушная лодочка. Нет, надо всё же... Толстовка моя уже на полу, чуть приподнять Стаську, завалить его на бок, расстегнуть ремень его джинсов. Бля, неудобно, на спину обормота, так вот лучше. Джинсы. Стаська помогает мне, тянет джинсы вниз, от меня не отрывается, губы в губы, наши языки торопятся выяснить: так кто из них всё же главнее. Руки. Его и мои. Мы мешаем друг другу - это здорово, так и должно быть, - мешаем, стараясь помочь.

- Футболку, Илька, сними.

Я снимаю с себя футболку, мне приходится оторваться от Стаськи. Скорее снова к нему, тяну вниз его лёгкие плавки. Какое-то время мы мешаем друг другу по-настоящему, я уже тороплюсь, желание приходит знакомой волной, и Стаська тоже её поймал. Мы голые.

- Я первый. Ладно, Стась?

Стаська сжимает меня ещё крепче, да ведь некуда уже крепче - есть куда, - отпускает.

- Ты. Молодым везде у нас... Мне как? На живот?

- Нет. Так. Щас. Погоди, - я тяну из-под головы у Стаськи подушку. - Вот, Стась, подложим щас.

Стаська приподнимается, я заталкиваю ему под поясницу подушку, его глаза не отрываются от моих. Он ловит мои руки, улыбается, он меня любит.

- Да. Вот. Стась.

- Давай, Илька, давай.

Стаська сгибает ноги, обхватывает колени руками, разводит их в стороны. Я упираюсь ладонями ему в грудь, переношу вес своего тела назад, на свои колени, не отрываю своего взгляда от синевы Стаськиных глаз. Какие они всё-таки синие! Тёмные синие колодцы из которых не напиться допьяна, досыта. Я замираю.

- Стась. Я люблю. Пропади оно всё пропадом, люблю!

- Любишь, - соглашается Стаська. - И я тебя, как же мне тебя не любить?! Только почему же пропадом, не надо. Люби. И я. Навсегда, да?

- Да. Люблю! Щас.

Я, продолжая упираться одной ладонью в Стаську, другой беру свой член, провожу Стаське головкой по щёлке, по дырочке... Ха, Стаська, садист-то - это я! Так. Сейчас. Я упираюсь открытой головкой в тёмную дырочку, бросаю на Стаську быстрый взгляд - он закусил губу, он улыбается, он прикрыл глаза. Я снова смотрю на свой член, надавливаю, сильнее, ещё сильнее - сопротивление, преодоление, и...

- Ф-фо-ох-х-х, Стас-сь!

И я качаю, я трахаю моего Стаську. Я бы мог делать это непрерывно, но это невозможно, я и так перекрыл уже все мыслимые рекорды по частоте траха. Правда, в последнее время - недели три - мы со Стаськой сбавили темп, раза два-три в день только трахаемся, а первое-то время!

Я люблю это, я люблю ебать Стаську, я люблю - полюбил, - когда Стаська ебёт меня, и Стаська полюбил - любит, - когда я ебу его. Ведь это вершина! Да, любовь - она, наверное, может обойтись и без этого, но это вершина, это самый пик любви, без этого пика, может быть, и можно пережить, но нам со Стаськой так лучше, нам так необходимо, это же вершина.

Как Стаська терпел, когда я его первый раз, как я был ему благодарен! Как я старался, чтобы ему было со мной хорошо - ведь это же первый раз, ведь это навсегда!

Стаська лежит на спине, ноги согнул в коленях, он хватает меня за плечи, но мне так не очень удобно, и тогда он берёт меня за талию, так мне лучше - и темп, темп, темп... Да, мне так лучше, но так неудобней ему, неудобно держать согнутыми ноги без поддержки, но всё-таки мы продолжаем ебаться в такой позе. Он терпит, он всё терпит, ведь это я его сейчас ебу, я ведь его люблю, он это знает, с самого первого раза он это знает, и он любит меня, как никого ещё не любил в жизни, а я знаю это. Он то закрывает глаза, то смотрит на меня. Особого кайфа в том, что тебя ебут в жопу, нет, но ведь тебя ебёт тот, кто тебя любит больше, чем весь этот блядский мир, вместе взятый.

Я трахаю Стаську - и к чертям собачьим весь этот блядский мир! Сейчас, теперь, всегда мне в этом мире интересен только Стаська... и моё к нему желание, и моя любовь к этому обормоту. Я трахаю его, я сейчас...

- Я кончаю-у-у! Ух... У-у-ух-х-х, Стаська-а...

- Кончил, да? Илька, даже меня проняло.

- Да-а! Бля - ой! - блин! Бли-ин! - я валюсь на Стаську, я дышу ему в шею, как я его люблю. - Давай, Стась, теперь ты.

- Ил, а может, лучше... Пососи, а? Или ты... А?

- Конечно, но... Чего ты стесняешься-то, а? Стась, ведь не первый же раз! Хочешь, я пососу, так и скажи.

Стаська обнимает меня, прижимает к себе изо всех сил. Я уткнулся ему в изгиб шеи, но и так я чувствую, что он краснеет, бля.

- Илька, я... Да, ты прав. Хорошо, я не буду стесняться. Да. А про первый раз... Знаешь, я толком и не помню. Да постой ты! Чего ты сразу драться! У-у-у! Вот дождёшься, я пойду и тоже какому-нибудь каратэ научусь... Смешно ему. Не пьяный я был, мы ж шампанское только пили, чуть-чуть. Я те укушусь! То есть укушу. А всё-таки в тот раз всё было как в тумане. От счастья, наверное. И не забыть никогда.

- Ха! Попробовал бы ты только забыть! Я бы тебя, обормота, тогда...

- Ил, а ведь ты вырастешь. Очень скоро ты совсем вырастешь...

- Нет, бля, всю жизнь мне в гимназии этой сучьей чухаться! Стась, ты о чём?

- Ты... Ты вырастешь и уйдёшь.

- Знаешь, Стаська, ты не обормот даже, ты баран! Уйду... Зачем же я, по-твоему, тогда приходил? Нет, погоди, дай я договорю. Чмок. Может, я и уйду, чмок, чмок. Может быть, у тебя кто-нибудь появится, чмок. Или у меня, чмок, чмок. Не знаю, тут ведь заранее не скажешь. Одно вот только могу я тебе заранее сказать: я тебя люблю, и это навсегда! И мы вместе навсегда. Мы ведь и с Тихоном навсегда, хоть он и умер. Чмок. Чмок. Обормот. Я тебя люблю навсегда! И ты меня. Как бы то ни было и что бы это ни значило. Вот. Чмок. Сюда вот ещё чмок и чмок. Так что никуда мне от тебя не уйти. Да и некуда. Отвык я один, неправильно это - одному. Всё, Стаська, не хочу я больше разводить дискуссии на эту тему.

- Так мы же и не спорили, Илюшка. Чего тут спорить? Всё правильно, ты прав, а я обормот. Чмок. А ты ненасытка, чмок, чмок. Пососёшь, да?

- Пососёшь, да. И ты пососёшь, да.

- Ненасытка.

- Обормот!

Любовь... Это любовь, потому и навсегда. А по-другому и быть не может. Мы со Стаськой любим друг друга навсегда, даже если - может быть - кто-то ещё и появится у него или у меня. Его плечо всегда будет готово к тому, чтобы моя щека легла на это плечо, а моя щека всегда будет хотеть прилечь на его плечо. Моё сердце всегда будет ждать того, чтобы прижаться к сердцу Стаськи, - сердце к сердцу, душа к душе.

Стаська протянул мне свою ладонь, открытую ладонь, протянул от сердца. Я в неё не плюнул, Тихон, я вложил в его ладонь своё сердце, и оно теперь там бьётся. Много чего у нас со Стаськой было за эти пять месяцев, а будет у нас с ним ещё больше, ведь вся жизнь впереди, но не забыть мне, что он первый протянул мне свою ладонь от всей - от самой - души.

Любовь... А как же иначе? Как нам не любить друг друга? Раз это навсегда. Только так. Это и только это - правильно. Так-то, господа мои!

Остаюсь преданно Ваш, Ложка, Ил, Логин, Илюшенька, самурай Рогинов-сан.

Сайонара.

страницы [1] . . . [14] [15] [16]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Мужики и молодые, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>