BlueSystem >
Горячая гей библиотека
На татарской свадьбеЧасть 1 В ревущие 90-е я влетел по-маяковски - красивым, двадцатидвухлетним. На гребне той
мутноватой волны из приватизации, частной собственности, долларов, западной техники и
ночной (во всех смыслах) жизни, что слизнула с лица земли Советский Союз. Когда в нулевых
волна откатила, вместо прежних надёжных донных устоев, а точнее, прежних надёжных
запретов, взору публики предстало лишь раскисшее тоскливое днище. Но в девяностых не
думалось об откате назад, - у меня готовы были работать без остановки и мозг, и член, я
ухватывал чужие желания на лету, а английский позволял зарабатывать на разнице потенциала
Запада и советской нищеты. В ту пору я бесконечно катался по одинаково бесконечной и
бесконечно одинаковой стране, по тем регионам, где водились пушнина, или газ, или
марганец, или сокращающиеся воинские части со списываемым оборудованием. У меня были пара
чемоданов, набитых мелкой и дорогой профессиональной техникой, типа вандалоустойчивых
видеокамер или электронных коммутаторов, - и я ставил их в офисах и квартирах внезапно
разбогатевших директоров заводов и совхозов, торговцев мебелью и просроченными консервами
из армейских резервов. В месяц я зарабатывал до тысячи баксов, - а на жизнь хватало и 10.
Трёхкомнатная "сталинка" на Кутузовском стоила 12000 долларов, но я копил на однокомнатную
(и, кстати, купил). Когда я возвращался в Москву, она превращалась для меня в сплошной
ночной клуб, и более чем гей-френдли. Рассказывают, на плешку перед Большим театром в
полночь тогда приезжал мини-вэн, из которого вытаскивали пару ящиков шампанского для
желающих, и накачанных шампанским парнишек зазывали внутрь для траха с щедрыми хозяевами,
а купленные за пару долларов менты лишь ухмылялись, но не вмешивались, - я не видел, но
охотно верю. Помню летнюю закатную вечеринку на террасе одной из сталинских высоток -
пляжные зонтики прикрывали от нескромных взглядов соседей сверху, алкоголя (в ходу были
тогда ликёры типа "Кюрасао" или "Амаретто") было залейся, презики были насыпаны горами в
вазы на столиках, банки со смазкой стояли тут же, и скоро девочки размахивали над головами
бикини, а ребята приспускали модные длинные пляжные трусы. К тому времени я много что
перепробовал - и девочек, и парней, хотя первых скорее ради округлости счёта - но на той
вечеринке попробовал чёрного мясца. Девчонка отсасывала чёрному парню на глазах у всех.
Он стоял в лучах заходящего солнца, как фараонов охранник, уперев руки в бока. Я подошёл и
поцеловал его в губы. Он ответил. Я нагнул его. Он с удовольствием подчинился. Мы кончили
одновременно - я в него, он девочке в рот, а девочку потом дотрахивал кто-то ещё. Всё всем
было можно - если, конечно, ты был допущен в этот круг, а ты становился допущен в этот
круг, если у тебя водилась валюта. Подолгу в Москве я в ту пору не сидел - от силы
неделю - а затем снова страна, закутки, чемоданы - и летом, и зимой: купленные по случаю
за три доллара зимние авиационные унты до сих пор валяются на антресолях. В поездках
клубная жизнь обрывалась, как обрывалась жизнь за окнами раскачивающегося в бесконечной
ночи вагона. Провинциальная Россия спать ложилась рано. Идти было некуда. В ночи голову
поднимала местная гопота, быстро эволюционирующая в бандитню. Эти парни однополые связи
не приветствовали, хотя - было дело! - трахнул я как-то одного такого лысого гопничка из
спортивного интереса и по причине его опьянения в хлам. Случилось всё после гостиничной
ресторации в одном областном городке. Я сказал ему: "Куда ты пойдёшь? А у меня номер
большой!.." - и он пьяно мотнул головой, вряд ли что соображая. Дежурная на этаже, получив
десятку рублей, кивнула искренне сочувственно ("дёрнул же чёрт моего троюродного братца
так набраться!") и притащила второй комплект белья для дивана в моём "полулюксе". На диван
и завалились. Боец отказывался целоваться, прорычал, что он не пидор, но, как ни странно,
после слабой попытки приподнять саблю вверх, соснул мне и подставил попку. Уснул он с моим
членом в заду... Но в целом, не считая юного бандюгана, глаз редко находил кого-то
пригодного для раскладки на диване. В городах не было гей-клубов, а в деревнях всё было
под колпаком взаимного наблюдения. Правда, бывало, в посёлочках и городишках я находил
кого-то на совместной работе, готового, как мне казалось, покувыркаться со мной, - но я
откладывал подкаты и объяснения (типа, "завтра уезжаю, не хочешь ли выпить со мной, с
тобой было клёво работать, но сразу всем проставляться не хочется") на последний день. В
случае жёсткого отказа меня наутро уже не будет, а раз так, то и печалиться будет не о
чем. Такие потенциально доступные парни мне попадались трижды, и трижды мы уединялись под
пивко в сауне/номере/квартире, но выгорело лишь единожды. Дважды в ответ было - "нет, я
(теперь) только с девочками". Да и когда выгорело, было пугливо, быстро, вёртко, с
прислушиванием - не услышит ли за стеной кто? Пугливый паренёк Серёжа попросил даже матрас
постелить на полу ("чтоб не скрипело") и так и не дал в попку. В Москве, между тем,
росли цены, квартира на Кутузовском взлетела до 25, а потом и до 40 тысяч, и я понимал,
что два чемодана превращаются из двух парусов в две гири. В Москве начинали исчислять
бизнес не чемоданами, а контейнерами. Мне предлагали долю. Но предлагали для начала
вложиться всеми наличными в дело. Я решился рискнуть, а пока суд да дело, улетел почти на
Алтай. Там нужно было оборудовать сигнализацией и прочим свежепостроенную мечеть в богатом
татарском селе. Завершался август, и 1 сентября я собирался начать в новой школе жизни.
И вот в первый же день (знакомство с имамом, дико уважаемым, но совершенно глухим
стариком, отжившим своё сто лет назад) я встретил в этом селе красавца, которого, ей-богу,
и стопроцентный натурал возмечтал бы украсть. Камиль был внуком имама и младше меня на
год. Я никогда не западал на восточных парней, но тут были все сокровища Али-Бабы -
почти ахалтекинская животная стать, скулы молодого бога, сверкающие из-под пушистых ресниц
антрацитовые глаза, неожиданно крупные нежные губы. И, что убило меня совсем, абсолютная
домашняя доверчивость и нежность. То есть шансов у меня было ноль. Работа была
сложной, с лазерными и инфракрасными датчиками, Камиль вызывался помогать, глухой старик
прилетал и усаживался подле, как старая сова. Тогда Камиль объяснил, что дед легко читает
по губам по-русски, башкирски и татарски. Мы говорили, отворачиваясь от деда, но
откровенно и обо всём, - о том, что татары вполне себе едят свинину, курят и пьют, но
потом непременно каются в грехе; что в деревне все про всех знают, - ну вот знают,
например, что у двоюродного брата Камиля простатит, а потому у него плохо стоит на жену;
что невинных девушек из деревни до свадьбы трогать категорически нельзя, - но что среди
женихов девственников не найдёшь. - Значит ли это, что до свадьбы женихи упражняются
друг с другом? - спросил я. - Здесь никто и никогда не будет говорить, с кем он
упражняется. У нас каждый дом овец держит, а овцы, знаешь, не слишком болтливы. На
четвёртый день о Камиле я знал всё: что он раньше вообще не говорил по-русски, что
мать его завуч в школе, что ему ещё год учиться в городе в институте, - и когда я всё же
предложил в последний день отметить мою работу выпивкой на природе (ну, чтоб никто не
говорил, что мусульманин пьёт), то был потрясён причиной отказа: - Не могу: я женюсь.
Я тебя забыл пригласить, но ты обязательно приходи! И знаешь, давай сегодня приходи на
мальчишник, я баню протоплю! Ты мне очень нравишься! "Ты мне очень нравишься" било
когтем ястреба по сердцу охотника. - "Я тебя люблю" - по-татарски "мин сине яратам"? -
спросил я. Он засмеялся и кивнул. - А как будет "я тебя хочу"? - Мин сине телим.
- Ты её очень яратам и телим? Он снова засмеялся и сказал, что Гюзель - "да ты же её
видел, помнишь, заглядывала в первый день!" - первая красавица и что таких красивых
девушек нет даже в Москве. И что об их свадьбе родители уговорились, ещё когда они были
маленькими. И что она ему очень нравится, и что от них ждут шестерых отпрысков, но он-то
думает остановиться на двух или трёх. И что он правда очень и очень её хочет, он просто
спит и видит, когда она, невинная, станет его. Ему каждую ночь это снится. - И не
только ночь, - сказал я. Бугор спереди его брюк выпирал однозначно. Камиль снова
улыбнулся своей улыбкой разом воина и малыша. - Ну я же мужчина! У меня не было секса
давно. - Почему? Куда в твоей семье дели овец? А твои друзья - они не умеют держать
язык за зубами? Он засмеялся снова и сказал, что овцы пусть будут у пастуха, а что с
друзьями лучше не рисковать. Тем более что его друзья не сильно привлекательнее овец.
- А я - привлекательнее овцы? И послезавтра я уезжаю... - Ты - очень красивый! Ты -
очень! - с неожиданным жаром отозвался он и закончил грустно: - Но я сохраню все силы
для невесты... Вечером в бане, кроме Камиля, был его младший брат (некрасивый и
плоский, как пять копеек, парень) и такой же некрасивый друг, плохо говоривший
по-русски. - Сэлэм! Хэллер ничек? - он засмеялся на моё произношение и пялился на меня,
как на редкую диковину. Я принёс с собой вина. Брат и друг сначала замотали головами,
но потом выпили по стаканчику. - Ты же нас не заложишь, правда? - сказал Камиль.
- Мин синэ яратам, - ответил я. В тот момент это было почти правдой.
страницы [1] [2]
Этот гей рассказ находится в категориях: Молодые парни, Азия и Кавказ
Вверх страницы
>>>
В начало раздела
>>>
Прислать свой рассказ
>>>
|