BlueSystem >
Горячая гей библиотека
Ваня и Ростик (глава 2)Часть 10 (последняя) И понятно, что Ростик не только не
мог всего этого подразумевать, но даже не мог так подумать, ибо, во-первых, в
его юном лексиконе еще не было старорежимного слова
"онанист", которое когда-то употреблялось в разных
квазинаучных статьях бесконечно партийных светил отечественной медицины и
которое ныне можно услышать разве что из уст замшелых и на весь мир озлобленных
девственников, а во вторых - при ближайшем и более пристальном рассмотрении
самого вопроса "кто есть ху" настораживать и смущать, исходя
из здравого смысла, должно не здоровое и упоительное рукоприкладство, а, как
говорится, очень даже наоборот... да, именно так: настораживать и смущать,
исходя из здравого смысла, должно как раз таки отсутствие всякого стремления к
оному рукоприкладству, и прежде всего и даже особенно тревожить должно такое
отсутствие какого-либо стремления к рукоприкладству на определённом этапе жизни,
и потому укорять кого-то в том, что он этим занимается - не просто глупо, а всё
равно, что обзывать деву Марию "ночной бабочкой" или, не
побоимся этого словосочетания, "валютной проституткой"...
Короче говоря, мой терпеливый читатель, маленький Ростик сказал только то, что
сказал, и ничего более. И он, конечно же, был совершенно не виноват, что именно
послышалось в его правдивых словах старшему брату Ване. А между тем, Ваня
одномоментно посуровел. - Ну, блин... много ты понимаешь! Я
тебе что обещал? Наказать тебя за то, что ты чашку чуть не разбил... так? - Ваня
проговорил это отрывисто и даже грубо, при этом несильно дернув Ростика за бедро
и таким более чем наглядным образом как бы демонстрируя-подтверждая всю
неукоснительную педагогичность своего первоначального намерения.
- Так, - безропотно согласился Ростик, к месту или не к месту
вспомнив, каким волнующим словом заменил Ваня слово
"наказание" не далее, как утром... - Вот
и давай... ложись! - коротко приказал Ваня, чуть отодвигаясь в сторону, чтобы
дать возможность юному Ростику лечь на кровати - кверху попой для
предстоящего наказания. Не возражая и даже невольно выражая
готовность быть полноценно наказанным за чуть не разбитую чашку, Ростик в тот же
миг оказался на кровати и, скользнув коленями по покрывалу, вытянулся в полный
рост, подставив голые круглые булочки - для наказания. Ваня
секунду-другую с невольным любованием смотрел на белоснежную, элегантно
рельефную попку лежащего на животе маленького Ростика... рука его потянулась
сама собой - и ладонь Ваниной безнадзорной руки гармонично и плотно легла на
девственно оттопыренное полушарие... О, мой читатель! Надо ли говорить и
объяснять, что всё это время, что Ваня с Ростиком разговаривал-беседовал, Ванин
петушок, прижатый к ноге, не только не успокоился и не впал не забытье, а даже
наоборот - разъярился и разошелся еще больше! И ярость эта была такова, что у
Вани, студента первого курса технического колледжа, уже не просто сладко, а
почти больно ломило в промежности, и ломота эта, бесконечно сладостная и вечно
желанная, неутолимым жаром колыхалась-плавилась в непорочно сомкнутом отверстии
его семнадцатилетнего зада... Конечно, это была не попка Серёги, о которой Ваня
время от времени импульсивно грезил по причине исключительно эстетических
поползновений, и тем не менее... тем не менее, ощутив ладонью упруго-мягкое
полушарие, Ваня, студент первого курса технического колледжа, невольно замер...
да, Ваня замер, а ладонь его... ладонь его, наоборот, чуть колыхнулась, потому
как Ростик, словно умышленно дразня эстетические чувства старшего брата, на
мгновение сжал и тут же разжал бархатисто-нежные ягодицы... Ну, и что, мой
читатель, скажи мне на милость, было Ване сейчас делать? Будь на месте Вани
опытный или даже неопытный, но явно осознающий себя педераст - один из той
невидимо многочисленной и неубывающей когорты самоотверженных и совершенно
однозначных любителей попок, он бы, я думаю, не растерялся... да что там думать!
Любой, даже самый робкий любитель этих упругих полушарий при таком совершенно
сказочном раскладе и сюжета, и самого юного Ростика, уткнувшегося лицом в
подушку, не растерялся бы точно и даже... даже - не растерялся бы наверняка! Но
Ваня... ах, мой читатель, мой вечно спешащий, нетерпеливо бегущий куда-то
читатель! Разве ты еще не понял, что Ваня, семнадцатилетний студент
технического колледжа, весь сексуальный опыт которого сводился пока лишь к
забавам да проказам со своим неугомонным петушком, сам досконально еще не знал и
со всей очевидностью еще не ведал главного и во многом для многих определяющего:
кто он есть в этой жизни и в чем, в каких негасимых стремлениях
заключается-выражается его истинная и непреднамеренная суть? Да и можно ли Ваню
в этом укорять - все ли, спрошу я тебя, мой непредвзято проницательный читатель,
знают всё это в семнадцать лет с той действительно неопровержимой очевидностью,
с какой утверждают это для окружающих? Знаю, читатель мой, знаю! Предвижу, что
ты спросишь сейчас: а как же Ванины юные грёзы о попке друга Серёги? Разве эти
мечты и грёзы не есть полноценное свидетельство Ваниных подлинных интересов? И
разве его бесплодные усилия над телом Раисы, в пьяном забытьи валявшейся на
одной из бесчисленных коек общаги, не говорят дополнительно о том, в чем
выражаются Ванины интересы? Разве мало всего этого, чтобы поставить
окончательный и несмываемый диагноз? Мало! - отвечу я, и здесь, мой читатель, я
буду твёрд и совершенно непреклонен. Ибо разве такая уж редкость - суетливо
скомканный или даже совсем неудавшийся первый в жизни половой акт с лицом
противоположного пола? Разве в семнадцать лет, спрошу я, все такие лихие мачо,
тарзаны и казановы, каких с неуёмной целенаправленностью в изобилии
демонстрируют нам глянцевые страницы разнообразных благочестивых журналов? Ах,
не надо обманывать! И не надо обманываться, добавлю я! И тот факт, что петушок
Вани вдруг закапризничал и побрезговал совокупляться с бездонным чревом
общедоступной Раисы, повсеместно используемой в общаге в качестве нехитрого и
безотказного ебального станка, еще ни о чём не говорит ни прямо, ни косвенно,
ни, если выразиться более понятно, дополнительно. А что касается Ваниного
непосредственного и даже как бы перманентного интереса, проявляемого к Серёгиной
попе, то и здесь я бы не стал торопиться с выводами и определениями. Разве такая
уж редкость - юные и даже горячие, но ни к чему конкретному не обязывающие
эротические мечты-фантазии, имеющие легкий голубой оттенок? И разве в основе
искренней дружбы двух самых обычных парней нет пусть даже глазу не видимой,
пусть совершенно и однозначно этими самыми парнями в реале неосознаваемой, но
неизменно присутствующей в их стремлении быть вместе вечного, как сама жизнь,
налета гомоэротичности? Да, мой читатель, да и еще раз да: всё в этой жизни не
так просто и, добавим, не так всё однозначно, как нам, нетерпеливым, порой этого
сильно хочется в вечном нашем стремлении поскорее добраться, долететь, добежать
до самого-самого главного... Так вот, мой читатель, позволю
себе повторить вопрос, заданный в самом начале предыдущего абзаца нашей неспешно
разворачивающейся истории: что, скажи мне на милость, было Ване, студенту
первого курса технического колледжа, в пол-оборота сидящему на краю своей
собственной кровати, сейчас делать и предпринимать? Он, совершенно непроизвольно
и даже бессознательно позабыв, что по попке в знак наказания юного и даже,
как выяснилось, местами коварного Ростика нужно стегать и хлопать, в неком
сладостном забытьи гладил упруго-мягкие ягодицы, тискал и мял их, и снова
гладил, скользящей ладонью совершая круговые движения то по часовой стрелке, то
против, между тем как его петушок, непривычно лишенный совершенно привычного для
него, для петушка, самовыражения, в буквальном смысле сходил с ума... Выход был,
и выход этот казался Ване единственным: оставить в покое нежную попку покорно
лежащего на животе Ростика, оставить в покое самого Ростика как мимолетное и
бесплодное наваждение... и в туалете или, еще лучше, в ванне самым прямым и
непосредственным образом решить все проблемы посредством привычного и совершенно
непроблематичного рукоприкладства... И Ваня, наверное, так бы и сделал -
элементарно разрядился бы в ванной или в туалете, яростно и даже самозабвенно
ублажая своего своенравного петуха, если б неугомонный Ростик новым своим
вопросом не повернул брата Ваню совершенно в другую сторону.
Дело в том, что юному Ростику, какое-то время лежащему ничком с
закрытыми глазами и мысленно следящему за всеми манипуляциям старшего брата
Вани, всё это просто-напросто надоело... да, надоело! Выходило, что он
безучастно лежал как какое-то непонятное и совершенно бесхозное полено, а Ваня,
сидящий рядом, занимался всякой ерундой... и потом, юный Ростик ведь жаждал
и предпринимал самые героические усилия для того, чтобы старший брат Ваня, у
которого была большая и настоящая пиписька, наказал его, Ростика, в том
таинственном и волнующем смысле, в каком он, Ваня, обещал наказать его
первоначально, а вовсе не для того, чтобы лежать теперь ничком, ничего не видя и
ни в чем не участвуя... нет, так юный Ростик не договаривался! И потому,
повернув голову, он посмотрел на брата Ваню с некоторым недоумением:
- А ты чего не раздеваешься? - поинтересовался Ростик, действительно
не понимая, отчего Ваня медлит.
страницы [1] . . . [8] [9] [10]
Этот гей рассказ находится в категориях:
С братом, 18-19-летние, Любовь и романтика
Вверх страницы
>>>
В начало раздела
>>>
Прислать свой рассказ
>>>
|
