Горячая гей библиотека

Пятое время года (глава 4)

Часть 5

Выждав несколько секунд, Димка проговорил ещё тише:

- Ты не хочешь со мной разговаривать? Расик...

Димка произнёс, тихо проговорил всё это с такой искренней - неподдельной - интонацией вины, затаённой любви, запоздалого покаяния, что у Расима, лежащего в темноте, от такой интонации Димкиного голоса душа, вырываясь из-под контроля сумбурных, вихрем летящих мыслей, невольно рванулась Димке навстречу. "Ты не хочешь со мной разговаривать"... Разве он, Расим, называемый Димкой Расиком, не хотел с ним, с Димой, разговаривать?! Разве он, Расим, не хотел этого?!

- Что? - чуть слышно проговорил - отозвался - Расим, чувствуя, как у него колотится, гулко стучит в груди сердце.

- Ты хочешь, чтобы я ушёл? - Димка произнёс эти слова внешне спокойно, так же тихо, но в его голосе невольно возникла какая-то обречённость. - Хочешь? Ты скажи мне. Ты только скажи мне, и я уйду.

- Куда? - после секундной паузы, показавшейся Димке вечностью, прошептал, произнёс-проговорил Расим с едва уловимым недоумением в голосе.

- На свою постель, - отозвался Димка. - Куда же ещё.

- Она мокрая, - чуть помедлив, отозвался Расим, как будто он, Дима, мог об этом забыть.

- Ну и что? Я смогу переспать на мокрой, - внешне спокойно проговорил Димка, но сквозь это спокойствие в его голосе невольно проступила едва уловимая горечь. - Хочешь, чтобы я ушёл?

"Он сейчас скажет мне "уходи" - и пусть!" - подумал Димка, сглатывая невольно подступивший к горлу комок. Конечно, Димка был уже достаточно взрослым, но он, стройный высокий Димка, на самом деле лишь казался взрослым, ироничным и прагматичным - он сам делал из себя взрослого, ироничного и прагматичного, чтобы ничем не отличаться от других. А на самом деле... на самом деле - в никому не видимой душе - он, Димка, был нежным, мечтательным. А ещё он был влюблён в Расика - он, Димка, был влюблён в парня по имени Расим, и, как вдруг выяснилось-открылось, он оказался вовсе не сильным перед лицом своей первой, страстной и трепетной любви.

"Пусть говорит "уходи". Пусть! Завтра я всё ему объясню... и попрошу у него прощения. Я скажу ему... скажу ему: "Расик, я не хотел тебя обидеть". Скажу: "Давай всё забудем, давай снова станем друзьями. Просто друзьями!" - с отчаянием подумал Димка, чувствуя, как любовь - неистребимая, никуда не девшаяся любовь - рвёт его сердце на части. "Расик, - подумал Димка, кусая губы и мысленно видя Расима таким, каким он вышел на фото в телефоне, - я же не виноват, что я без тебя не могу. Совсем не могу... Совсем!"

Расим молчал - ничего не отвечал, и Димка, не переспрашивая повторно, остаться ему или уйти, шевельнулся, намереваясь вставать. Завтра он всё, всё объяснит другу. Ему, Димке, нечего стыдиться... и уже ничего не нужно от него, от Расика, скрывать!

Конечно, можно было бы прямо сейчас всё то, что случилось, превратить в ш у т к у - можно было бы сейчас сказать что-то типа: "А ты, Расим, настоящий пацан - на провокацию не поддался!", и наверняка можно было бы пустить Расиму пыль в глаза, обмануть его, заставить его поверить в то, что он, Димка, всерьёз ни о чём таком не думал - не помышлял. Или, наоборот, можно было бы сказать совсем по-другому: "Чего ты, Расим, ломаешься - хули ты жмёшься? Парни делают это сплошь и рядом - кайфуют один с другим. Это нормальный секс!". Или можно было бы сказать совсем просто, совсем понятно: "Расслабься, Расим, и давай покайфуем, взбодрим писюны - пошпилим друг друга в попец или в ротик. Никто ничего не узнает!". Но в том-то и было всё дело, что все эти шутки, все уловки, все эти, в принципе, правильные, вполне объяснимые, совершенно понятные, а потому в общем и целом нормальные слова были бы уместны и объяснимы совсем в другой ситуации - в ситуации, когда просто хочется секса, хочется сексуального удовольствия, и они же, эти слова-уловки, были совсем невозможны, никак неприемлемы в ситуации нежной, трепетной Димкиной любви, потому как любовь - это не только секс, каким бы желаемым он ни был.

Расим смутно увидел в темноте, как Димка задвигался, стал подниматься, чтобы уйти, и проговорил:

- Дима... лежи.

Он сказал это неожиданно для себя самого - и тут же, словно испугавшись, что Дима может его совсем н е т а к понять, торопливо добавил, поясняя своё с губ сорвавшееся "лежи":

- Постель твоя мокрая. Как на мокрой кровати спать?

Димка, уже приподнявшийся, чтобы вставать - чтоб уходить, замер. Конечно, это слово "лежи" ещё ничего не означало, ни на что не указывало, ничего такого не предполагало - оно, это слово "лежи", было вполне объяснимо и логично в точки зрения элементарного предположения, на какой постели комфортней спать, и в то же время... в то же время это слово "лежи", прозвучавшее в темноте из уст Расима, теперь - после того, что случилось-произошло - означало для него, для Димки, бесконечно много. Расик сказал "лежи", и Димка, ничего не отвечая, чувствуя, как дрогнуло, сладкой надеждой мгновенно отозвалось на это слово его влюблённое сердце, снова опустился на постель. Конечно же, он, Расим прав: как можно спать на мокрой постели?

Какое-то время они молчали - лежали друг против друга на расстоянии полуметра с возбуждённо твёрдыми, сладостно напряженными горячими членами, и Расим, затаив дыхание, чувствуя, как пылают, огнём горят его щёки, в смятении думал, что если Дима сейчас опять протянет руку, если снова коснётся пальцами его тела, снова проведёт по телу горячей ладонью, устремляясь т у д а, то он, Расим, не найдёт в себе сил этому воспротивиться.

Да и надо ли этому сопротивляться? Разве он, Расим, не хотел, чтобы Дима стал для него самым лучшим другом? Хотел, ещё как хотел! А разве в этом желании не было ещё смутного, ещё невнятного, ещё неосознаваемого, но уже сладко томящего душу стремления к какой-то максимально возможной - настоящей - близости? Взять хотя бы такой пустяк: разве он, Расим, не испытывал смутное и вместе с тем радостное удовольствие, когда утром, стоя на выходе из номера, Дима поправлял воротник его рубашки, разве ему не приятно было в тот момент ощущать неподдельную Димину заботу? Разве он в тот момент не поймал себя на мысли, что ему доставляют удовольствие эти лёгкие, щекотливо приятные прикосновения Димины х пальцев? И разве он, Расим, был неискренен, когда в холле утром порывисто сказал Диме, увидев тех пацанов, что в случае чего он, Расим, будет с ним, с Димой, рядом? Рядом...

Они лежали рядом, лежали в одной постели, и Расим с каждой секундой всё яснее, всё отчётливее осознавал, что ему, Расиму, хочется, с каждой секундой всё больше, всё сильнее хочется, чтобы Дима снова протянул к нему руку. Полная, максимальная, близость - его, Димина, рука на животе; рука, готовая устремиться дальше - туда, где у него, у Расима, сладкой окаменелостью дыбился, упираясь головкой в трусы, жаром налитый член.

"Полная, максимальная, близость", - подумал Расим, с трудом удерживая себя от желания сжать, стиснуть свой член в кулаке. Разве она, такая близость, не может присутствовать в дружбе - в искренней, в настоящей дружбе - если парень, твой друг, тебе нравится; сильно-сильно нравится - как Дима! "Полная, максимальная близость!" - снова подумал Расим, ощущая, как не только напряжённый, сладостно ноющий член, но и всё тело его наполняется жаром желания. он, Расим, никогда о таком не думал, никогда он такого желания не испытывал. Ну и что с того, что не думал он о таком? Раньше не было Димы - раньше он, Расим, вообще не знал, что бывает такое желание дружбы, когда хочется, страстно хочется слиться с другом в нерасторжимое целое...

Расик сказал "лежи", и Димка, который за пару мгновений до этого клял, корил себя за поспешность, за неразумное нетерпение, тут же воспрянул духом. Вновь опустившись на постель, Димка почувствовал, как горячая надежда вновь наполнила страстью его пылающее сердце. Разве он, Димка, хочет плохого? Да и как вообще он может хотеть плохого, если он, Димка, Расима л ю б и т?! По-настоящему любит - всем сердцем, всей душой.

В знаменитом платоновском диалоге есть такие слова: "О любом деле можно сказать, что само по себе оно не бывает ни прекрасным, ни безобразным. Например, всё, что мы делаем сейчас, пьем ли, поем ли или беседуем, прекрасно не само по себе, а смотря по тому, как это делается, как происходит: если дело делается прекрасно и правильно, оно становится прекрасным, а если неправильно, то, наоборот, безобразным. То же самое и с любовью: не всякий Эрот прекрасен и достоин похвал, а лишь тот, который побуждает прекрасно любить".

Расик - любимый Расик! - просто не понял его, по наивности вообразив, что он, то есть Димка, хочет с ним, как с девчонкой - хочет его, Расима, вместо девчонки. Какая чушь! Если б он, Димка, хотел с девчонкой, он бы мог этого без труда добиться, потому как, во-первых, он знал, что девчонкам он нравится, а во-вторых, он умел, он мог с ними, с девчонками, разговаривать. Это у Толика может ничего не получиться, потому что он, Толик, сразу полезет девчонке в трусы - сразу, без всяких предисловий, начнёт домогаться конкретной близости, нисколько не утруждая себя тем, чтоб попудрить девчонке мозги. Для него, для Димки, попудрить мозги ничего не стоило, и если б он захотел с девчонкой, то он бы сейчас лежал с девчонкой. Он ведь не в армии и не в тюрьме, где без девчонок парни лезут к парням; да и потом, вместо девчонки - это трусливый самообман! Или - сознательный обман. Потому как можно сколько угодно раз говорить себе "вместо девчонки" или можно на тему "вместо девчонки" ловко вешать лапшу на уши другим, но и удовольствие, и наслаждение заполучаются, в конечном счёте, от секса не с девчонкой, а с парнем - вот в чём вся суть!

страницы [1] . . . [3] [4] [5] [6] [7]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, 18-19-летние, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>