Горячая гей библиотека

Неверная дорога (глава 3, последняя)

Часть 2

- Сьюзи, - позвал я.

Она не отвечала. Опять это! Я прошёл по квартире, в тишине которой мои шаги звучали гулко и как-то ненужно, и заглянул в гостиную. Диван, торшер, телевизор, плотно сдвинутые голубые шторы и никого. Я всё же заглянул за диван на всякий случай. Мне казалось, я слышу где-то дыхание Сьюзи (может быть, только чувствую его), но не позвал её. Я боялся произнести хотя бы одно слово и прошёл по коридору к спальне, в которой Сьюзи тоже не оказалось.

У неё оставалось только одно укрытие: кладовка. Я приоткрыл дверь в неё и ощутил слабый запах пыли. Желтоватый электрический, смешивающийся с серым тускнеющим дневным свет проник в тёмную кладовку и осветил деревянные полки на стенах, забитые книгами и старыми журналами, красную громоздкую соковыжималку, коробки со всяким хламом, которые я всё пытался выбросить, а Виктор не позволял мне это сделать ("В них много воспоминаний, - говорил он, - а наши воспоминания нельзя просто так выбросить"), и похожую на орудия пыток технику, оставшуюся от увлечения Виктора фотографией.

Сьюзи лежала на полу, свернувшись, как эмбрион, и закрыв взъерошенную голову руками, маленькая, неподвижная, словно опутанная болью, потерявшаяся в собственных мыслях.

- Сьюзи, - позвал я её шёпотом, не ожидая того, что она меня услышит.

Я присел на корточки рядом с ней и отвёл волосы с её лица. Глаза Сьюзи были закрыты так плотно, словно она никогда уже не откроет их снова, ресницы были мокры от слёз. Я приподнял её, поудобнее обхватил руками, поднял и, как всегда при этом, подумал, что она очень лёгкая. Её голова бессильно запрокинулась назад, я взглянул на тонкую слабую шею жены, прежде чем неуклюже прислонить её голову к своему плечу, и пнул ногой дверь, раскрывая её пошире.

Мои шаги прозвучали в коридоре, затем в спальне их смягчил ковёр, и они стали беззвучны. Я наклонился над кроватью, отбросил одеяло и положил Сьюзи очень осторожно, будто у неё были сломаны все кости. Она всегда выглядела хрупкой, а в этом беспомощном и бессознательном состоянии была ещё уязвимее. Мне казалось, что я причиняю ей боль простым прикосновением к ней, что даже мои слегка шероховатые пальцы были как наждак для её тонкой кожи, что я убью её одним грубым движением.

Я накрыл Сьюзи одеялом и ушёл на кухню. Я должен был оставить её, не мучить её своим присутствием, своим страхом, который она чувствовала даже тогда, когда не могла понимать моих слов. Я поднял руки к лицу и увидел, что они дрожат, но не так сильно, как в прошлый раз. Дрожь начиналась в кончиках пальцев и опускалась ниже, к запястьям. Я втянул в себя воздух, выдохнул и провёл ладонями по лицу.

Наверное, я должен был привыкнуть к тому, что это иногда происходит, ведь всё равно мы ничего не можем сделать? Но я не мог - ни в то время, ни позже, когда это всё же происходило, хотя и реже.

Я налил в прозрачный длинный стакан воды, выпил её, затем наполнил его снова для Сьюзи, прежде слегка подогрев воду в чайнике. В спальне я поставил стакан на туалетный столик (стакан отразился в зеркале, и их стало два), выдвинул ящик из стола и достал таблетки Сьюзи. Когда я оглянулся, то увидел, что жена смотрит на меня.

- Привет, - сказал я тихо.

- Привет, - отозвалась она усталым эхом.

Я сел на край кровати и протянул ей на ладони две белые таблетки. Сьюзи взяла их и положила в рот, привычно, как тысячу раз до этого. "Они всегда будут нужны ей, - подумал я и сгорбил спину, вдруг ощутив накопившуюся за день усталость, - она не сможет жить без лекарств. Это какая-то нелепость - жить на таблетках, когда физически она совершенно здорова. Только не говори то, что собираешься сказать, Сьюзи, забудь это навсегда, не чувствуй этого, не терзай себя виной, потому что если ты можешь это выдерживать, то я не могу", - попросил я её мысленно.

- Запей!

Сьюзи с подавленным видом отпила воды из стакана. Я знал, что всё-таки она скажет это, как бы не заставляла она себя молчать.

- Прости меня. Я постоянно огорчаю тебя.

- Это не твоя вина, - возразил я, не подумав, и от досады зажмурил глаза.

Нужно было сказать что-нибудь вроде "я не огорчаюсь", но, открыв глаза, я осознал, что, в любом случае, она знает, что я думаю на самом деле.

Сьюзи плакала совершенно беззвучно и почти без слёз. Я положил ладони на её бледные и липкие от слёз щёки.

- Ничего страшного, Сьюзи! Ты же понимаешь сама, что ничего страшного!

Назавтра с ней всё было в порядке, и когда я пришёл домой, она встретила меня, пахнущая мукой и корицей, потому что пекла булочки на ужин. Я погрузился в спокойное счастье нашего дома, постепенно забывая свою горькую растерянность, но зная, что не забуду её полностью, потому что она вернётся ко мне ещё раз в какой-нибудь день, любой, может быть, следующий, но я не буду думать об этом, пока это не случится снова. Буду думать о чём угодно, кроме этого...

В девятнадцать лет Сьюзи, втайне от всех, кроме Виктора, под именем Александра опубликовала роман, который назывался "Вода и лёд" и продавался плохо, хотя тиражу в конце концов удалось разойтись полностью. "Сложно, - объяснял Виктор, - но это настоящая книга, настоящая" (не знаю, что он подразумевал под словом "настоящая"). Книгу Сьюзи писала пять лет. За эти годы она полностью переписывала её семь раз. Семь. Потом она снова её перечитала, изменила всю финальную часть, запечатала рукопись в большой конверт и отправила издателю. Когда Сьюзи рассказывала об этом Виктору, она неожиданно начала плакать.

Следующие полгода она провела в приморском санатории, куда её отправили с диагнозом "переутомление и нервный срыв". Виктор приезжал к ней. Родители Сьюзи не навещали её, потому что она была в таком состоянии, что с ней сложно было контактировать. Они терялись в догадках, чем всё это было вызвано.

Впервые о "Воде и льде" я услышал от Виктора, а не от самой Сьюзи. К тому дню, когда он дал мне эту книгу, я лишь дважды успел встретиться со Сьюзи, не считая того вечера в доме её родителей.

- Почитай, может, что и поймёшь.

- В книге или в Сьюзи?

- В обеих.

На обложке была изображена девушка с длинными тёмно-рыжими, почти красными волосами. Девушка стояла на коленях среди полной темноты, закрыв глаза и устало опустив руки вдоль обнажённого белого тела.

- Странная картинка, - сказал я.

- Сьюзи нарисовала её, - сказал Виктор, через моё плечо цепко вглядываясь в бледное поднятое лицо девушки.

Я тоже смотрел на него. Взгляд просто застывал на нём. Оно выражало апатию, смиренность, бессилие, оно походило на маску, но под этой маской я угадывал ярость, безудержную и безбрежную, как море. Мне стало жутко, и я отвёл глаза, только подумал о том, что же творилось в голове Сьюзи, если она нарисовала эту девушку такой.

- Ну, и как? - спросил меня Виктор после того, как я прочёл книгу.

- Довольно-таки интересно, - ответил я, удивляясь про себя, что Сьюзи могла заинтересовать такая незатейливая в целом история.

В книге рассказывалось о немолодой женщине, жизнь которой была полна ошибок и тяжёлых испытаний. Однажды она осознаёт, в её прошлом были одни потери, что её жизнь безрадостна и пуста по её же собственной вине, потому что в вечной погоне за призрачными мечтами она никогда не ценила то, что имела, и не стремилась это удержать. В конце, убегая от одиночества и боли, она возвращается в свою родную страну, оставленную ею семнадцать лет назад.

- Книга написана совсем не о том, о чём она в действительности, - сказал Виктор.

Меня не оставляло ощущение, что я пропустил что-то важное. Через неделю я перечитал "Воду и лёд" ещё раз и почувствовал, что она глубже, чем можно предположить, гораздо глубже. В ней перемешалось чёрное и белое. От неё исходило одиночество. Виктор был прав: сюжет книги не имел никакого значения, важно в ней было лишь то, что Сьюзи пыталась показать за ним. Некоторые фразы звучали неуклюже и не к месту, потому что в них говорилось вовсе не о том, о чём вроде бы говорилось, но этого тайного смысла я не мог постичь. Я рассказал ей о своих мыслях.

- Мне не важен сюжет, но книгу без сюжета не напечатали бы, - сказала Сьюзи.

- Ты очень хотела, чтобы её прочли? - спросил я.

- Да.

- Почему? В любом случае, это слишком сложно, чтобы кто-нибудь понял это.

- Я не могу быть одна со всем этим всё время. Может быть, кто-нибудь и поймёт меня, - ответила она. - Это будет трилогия. "Вода и лёд" на самом деле вторая часть в трилогии. Она о любви.

"Вода и лёд" не была книгой о любви в обычном смысле, который подразумевается под этим, - о любви между людьми разного (или как случилось) пола. В ней говорилось о любви как об особой части души, позволяющей нам ощущать мир без искажений, страха и безразличия, чувствовать его настоящим, жить в нём, а не существовать.

- Первая книга - о жизни. Третья - о смерти, - и больше она ничего не объяснила мне: какая-то часть её души всегда оставалась для меня закрытой, или просто не могла мне открыться.

страницы [1] [2] [3] [4] . . . [8]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Заграничный секс

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>