Горячая гей библиотека

Армейские будни (глава 2)

Часть 2

Наличествовала у нас в части отдалённая "точка", расположенная далеко в тайге. В принципе, если мерить расстояние мерками Сибири, то заимка, возможно, находилась "почти рядом", однако добирались туда либо на вертолётах с помощью ближайших к нам летунов, либо на вездеходе в течение практически целого дня. В лесу одиноко стояла избёнка о двух комнатах, нашпигованная аппаратурой слежения и связи, рядом сарай и туалет, который, в конце концов, соединили с домом дощатым коридором, чтобы не рыть постоянно тоннели: снегу было полно. Умельцы от безделья и баньку соорудили в пристрое.

Там, на этой точке, постоянно находилась вахта из двух-трёх вооруженных солдат-связистов под командованием офицера. Вся сосланная братия исправно несла дежурство при аппаратуре (не скажу для чего - надо!) примерно месяц-полтора, а затем заменялась на следующую команду. Хавку подвозили периодически с оказией (летуны выручали) или целенаправленно, если не подворачивалось таковой, причём в очень неплохой номенклатуре: сгущёнка, тушёнка, крупы, консервы, полуфабрикаты, обязательно лук и картошка, чтобы зубы не повыпадали.

Так что в обстановке, ослабленной отдалённостью начальства, там жилось вовсе неплохо: отжирались и успокаивались. Летом было вообще классно: тепло, тихо, солнышко, птички, мозги никто сексуально не треплет, а вот зима немного проигрывала, потому что приходилось постоянно топить и копать. Вернее, прокапывать. Снег же! Избушку иной раз под крышу заваливало. А так ничего, очень даже ничего.

Вот в этот райский уголок с началом зимы я и отправился. С Завадским. Но не всё выходило просто. Дело в том, что наша вахта получалась с нарушением всех инструкций, ибо пихнули нас туда вдвоём и на неопределённо долгий срок, потому как обстоятельства сложились следующим образом: народ в части (слава богу, не весь) скосила какая-то брюшная эпидемия - это раз; ожидались очень крупные учения, в которых должно было быть задействовано максимальное количество личного состава, - это два; хозяйство дома надо было обслуживать, в том числе и готовить к предстоящему испытанию - это три, а людей оставалось едва-едва.

Так что, приняв во внимание умелость, дельность, спокойную уверенность и обстоятельность рядового Кострова, плюс к этому опыт сержанта, тоже не раздолбая, и, что было очень важным, наше с ним кажущееся расположение друг к другу (Лёва по моему адресу не испытывал педагогического надрыва, а мне вроде бы не за что было ему мстить: он не глумился над молодым), а может, ещё по какой причине, отцы-командиры нашли наш тандем оптимальным и со спокойной душой закатали на заимку.

Я оказался там впервые, а Лёва, побывав уже несколько раз, чувствовал себя единовластным хозяином. Впрочем, даже если бы он тоже был пионером, всё равно бы повелительно-распорядительные оклики: "Костров - туда, Костров - сюда, Костёр - сделай то, Костер - сделай это!" - звучали бы с той же настойчивостью и периодичностью. Ведь он - сержант, старый сержант, почти дембель, а я - молодой, пусть и не очень зелёный, но других-то не имелось. Вот и летал я электрическим веником, как по сроку службы было положено.

Сначала Завадский просто бездельничал, организовывая младший призыв, меня то есть. Он не торопясь просыпался, не торопясь принимал пищу, мною приготовленную и поданную, проверял записи в аппаратном журнале и, маясь от скуки, говорил не переставая. В основном, о жизни своей. Я молча слушал, с философическим спокойствием выполнял распоряжения, отвечая: "Есть, товарищ сержант" (правда, скепсис, звучащий в этой бравой фразе, почти всегда заставлял "начальника" досадливо морщиться), так же молча укладывался спать, чтобы просыпаться по несколько раз за ночь в холодном поту и с ноющим от напряжения членом (сон донимал).

Наконец, "старшому" это надоело, да и время шло, а когда днём и ночью постоянно тусуешься вдвоём, то как-то забывается необходимость соблюдения этикета. Главное, не перед кем это делать. И Лёва стал потихоньку включаться в работу, сбиваться на более товарищеское, равное обращение, а потом как-то вдруг спросил:

- Слушай, Костров, как тебя зовут?

Это было весьма неожиданно, потому что уже несколько долгих месяцев подобная ерунда никого не интересовала. Я криво усмехнулся и со своим, ставшим уже привычным, отрешённым отчуждением бросил:

- Сергей. А Вам, товарищ сержант, зачем? Будете разговаривать по-человечески?

Его аж передёрнуло, но никаких резкостей или возмущений не последовало. Я мысленно пожал плечами и вышел на очередную работу...

Туман совсем серый и плотный. Душно... Зарницы утратили свою неторопливость, закручиваясь в нереальную и неуловимую спираль. Давит предощущение...

Нервы просыпаются. Что-то тревожит...

Тревога сладка. Она сковывающая и возбуждающая. Соски под невидимыми прикосновениями твердеют и посылают импульсы нетерпения. Они начинают приятно ныть, отзываясь в насторожившемся паху. По телу нарастает рябь конвульсий, ещё неглубоких, поверхностных, но ранящих и выгибающих тело страстной дугой в пелене истомы.

Я не понимаю. Я задыхаюсь под наваливающимся вожделением - требовательным, ускользающим, беспокоящим.

Шёпот ехидно щекочет промежность, булькает неразборчивой тревогой...

Пальцы судорожно сгребают пустоту, наполненную туманом с хороводами искр, превратившимися в сплошную череду огня. Между вздутыми сосками пробегают первые робкие нити пугающего желания. Одна, другая, третья... Нарастая, это переплетение шибает электрической дугой ослепительно острого "Хочу!". В груди уже больно...

Дни тянулись нудной чередой. Мы тянули службу, о чём ежевечерне докладывали на "большую землю", справлялись с мелкой работой, со снегом, начавшим потихоньку засыпать наше логово, топили баню и регулярно исхлёстывали друг друга запасёнными за лето вениками. И вот слегка, по чуть-чуть, я начал оттаивать. Завадский всё приставал:

- Чего, Серый, молчишь постоянно? Расскажи что-нибудь, не то свихнёмся здесь.

И как-то я не выдержал и выплеснул ему в ошарашенное лицо накопленную злость, а в конце спросил, с какой это стати он думает, что я должен быть улыбчивым и доверять ему, например, рассказывая сокровенности? Лёва ответил, я тоже, и мы влипли в долгую дискуссию на тему уложений родной и непобедимой армии.

Со временем наши отношения явно изменились в сторону оттепели, но сержант по-прежнему считал, и это было заметно, что я должен - в данном случае, ему, потому как он уже отпахал, а у меня впереди "ого-го" ещё сколько. Так что, обращаясь ко мне почти по-приятельски, он продолжал требовать от меня беспрекословного, ну, почти беспрекословного подчинения ему.

Прошло три недели. Мы отоспались, отъелись и заскучали, поэтому в отдохнувших организмах молодых самцов началось естественное брожение. Частенько при пробуждении я мог наблюдать вырвавшийся в переднюю прореху кальсон Завадского его весьма толстый, темнокожий, похожий на короткую дубинку инструмент. Нисколько не смущаясь, Лёва, тараща спросонья незрячие глаза, гордо нёс его перед собой по направлению к туалету.

Немалая дубинка рядового тоже радостно выглядывала с утра сквозь хитроумное бельё наружу, но некоторая неловкость не давала мне спокойно махать ею перед лицом начальника, который, углядев смущение молодого, снисходительно над этим посмеялся, убеждая меня в том, что смущаться надо не стояния, а нестояния (пардоньте за каламбур). Увидев гордо вознесённый аппарат, который у меня "и статен, и красив", он довольно внимательно его оглядел, высказав восхищение вышеозначенной статьёй.

Разговоры сержант теперь вёл исключительно о дамах, смакуя позы, способы, возможности и, главным образом, невозможности. По ночам он так долго ворочался, вздыхал и елозил, что, привыкнув спать очень чутко в условиях экстремально казарменных, я долго не мог провалиться в сон и поэтому хорошо слышал, как "Лёвчик" красивой рукою истово вваривал на струнах собственного инструмента. А если в этот момент я бывал обращён лицом в сторону соседской кровати, то мог видеть в призрачном свете датчиков и шкал аппаратуры, не выключавшейся никогда, смугло отсвечивающее, покрытое испариной, великолепное тренированное тело, изгибающееся в ритме пассажей, которые Лёва в этот момент исполнял.

При этом сержант совершенно не старался сдерживать себя, полагая, видимо, что его подельщик почивает, либо просто не вспоминая о соседе за ненадобностью (чего, собственно, о нём беспокоиться?), поэтому кряхтел и постанывал, как взаправдашный. Меня подобные звуки тоже не оставляли равнодушным, наслаиваясь на долгое предшествующее воздержание, по каковой причине рядовой Костров присоединялся к старшему по званию - тишком, под одеялом.

Однажды мои игрища были прерваны возгласом:

- Костёр, батюшки, я уж думал ты неживой, а оказывается, что ничто человеческое и тебе не чуждо!

Сам Лёва вальяжно раскинулся поверх одеяла (мы топили от души, и в помещении стояла тропическая жара), разбросав чернеющие волосом стройные бёдра, и медленно массировал торчащий клинок. Второй рукой Завадский елозил в собственной промежности. Мне не было хорошо видно, где именно, но, кажется, в анусе. Возможно, я ошибался.

Меня этот окрик вогнал в оторопь, заставив залиться краской в полутьме и затаиться под покрывалом, но Лёва, ободрительно хихикнув, предложил:

- Брось, Серёга, не тушуйся, это ж естественно. Давай вместе!

Я не совсем разделял его представления о естественности предлагаемого варианта, но раз уж всё равно застукали...

Моё одеяло отлетело прочь, явив на свет божий сухощавую, сведённую подступающим оргазмом фигуру. Жадно глядя друг на друга, мы дружно кончили в пространство, разделяющее наши лежаки. Наличие визави и некоторая необычность ситуации обострили кончину, которая ознаменовалась хрипло-торжественным, звучным салютом. В избёнке, затерянной в бескрайних просторах тайги, плачуще стонали два мужика, спускающие, глядя друг на друга. Забавно...

страницы [1] [2] [3] [4] . . . [8]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Военные, Молодые парни, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>