Горячая гей библиотека

Армейские будни (глава 2)

Часть 3

IV.

На следующий день упоминаний о событиях предшествующей ночи не последовало, но Завадский упорно вёл разговор о многообразии сексуальных отношений и о приятности последних в практически любой их вариации. Я лишь хмыкал в ответ. Но как только мы легли, он спокойно предложил подрочить опять вместе. Мне что-то не захотелось, ибо была в этом какая-то нескладуха. Лёва, огорчённый отказом, засопел сердито, но настаивать не стал и излился в одиночку, не скрываясь.

Сон не шёл. Мы ворочались, взбудораженные неизвестно чем. Наконец, сержант попросил, раз уж не спали, сделать ему массаж.

Ещё в школе я научился этому искусству. Моему отцу он был необходим, а массажист стоил дорого. За долгие годы ежевечерние процедуры довели меня до вершин мастерства, и, вкусив совершенно случайно сладости этого действа в моём исполнении, один из дедов (он попросил размять забившиеся мышцы, а я, дурак, показал ему, на что способен) восхотел злоупотребить этим, на что я отреагировал адекватно - не стал делать, и всё тут. Тем более что просьба звучала так:

- Эй, дух, иди-ка заебошь мне массажик. Чтой-то я расслабиться хочу!

Как бы не хрен, противный дух из дурного принципа не заебошивал. Пришлось дедам релаксировать самостоятельно, массажируя морду противного духа, правда без соблюдения правил. Но слух о том, что я классно расслабляю, когда захочу, долго гулял по части. Дошёл он, видимо, и до Завадского, который сам, кстати, много лет проведя в спорте, делал массаж изумительно.

Поскольку просьба прозвучала именно как просьба, а мне было не трудно, я встал и как был голый (спали мы теперь без одежды), так и пошёл к Лёве. Я спокойно перевернул его на живот, совершенно без всяких помыслов уселся ему на ноги и начал процесс массажа.

Я делал дело, я пришёл к нему, чтобы работать, а так как я и мысли не допускал о вполне определённой части в пресловутом "широком" спектре интимных отношений, о котором Завадский талдычил мне весь день, то даже не придал значения тому, что голым уселся на голого же парня, касаясь его свободно висящим членом, когда массажировал тело. А поскольку я не видел в этом никакого подтекста, то и не обращал на это внимания, деловито разминая сержанта.

Сержант лежал молча, лишь сопел и покряхтывал. Но когда, без задней мысли, он был перевёрнут мной на спину, то представил пред мои очи лаково мерцающий багровой головкой полностью восставший агрегат, сочившийся соками.

Я обалдел. Сидел и тупо пялился на это чудо природы, пульсирующее прямо перед носом, и сразу же увидел нашу обнажённость в другом свете, моментально вспомнив звучавшие в течение дня разговоры. От осознания того, что именно Лёва подумал обо мне, судя по расцветшему над плоским животом "стебельку", меня мгновенно скрутила лютая злоба. Я аж задохнулся. А он выжидал, наблюдая за реакцией, сощурившись в явном возбуждении.

Подобное не укладывалось в голове. Я, такой суровый, такой чисто мужской, и вдруг - нате вам! Предложения, конечно, не прозвучало, но и того, что сейчас слегка загибалось влево, увитое сплетением сосудов, было достаточно. Ах, сука!

Молча я слез с него и вернулся на своё ложе, по дороге выразительно сплюнув на пол, отвернулся, накрывшись с головой, и затаился, стараясь унять клокотавшую внутри бурю. Хрен моржовый! Падаль старослужащая! Гнус поганый! Извращенец злоебучий, если уж на то пошло!

Спустя несколько минут до меня осторожно донеслось:

- Костёр, а чё ты вызверился-то?

Я молчал.

- Ну, встал у меня. И что это значит? Бабы ж не было хер знает сколько, а тут голое тело. И разминаешь ты классно. Вот я и расслабился. А так я ж ничего... - и через секунду, - я ж тебе отсосать не предлагал.

В принципе, я уже и сам пенял на себя, потому как со стороны Лёвы криминала вроде бы не наблюдалось. Может, я напрасно понервничал? Но последняя фраза опять меня взбаламутила. Я хмыкнул и буркнул с вызовом:

- Попробуй только!

Завадский помолчал и предостерёг меня с ехидным металлом в голосе:

- Аккуратней, Серёженька.

На том и успокоились...

Душно... Я жду и боюсь. Тело рвёт холод безысходной похоти. Зависая в судороге тяжёлого вожделения, скрученный невесомостью беспокойства, жду...

Пальцы судорожно сгребают пустоту. Вокруг - утомляющий хоровод огней, которые бешеными смерчами рвут массу наблюдающего за моими мучениями тумана. В груди уже больно... Меня выламывает корчами панического страха, наполненного жгучим, непереносимым, разрывающим желанием. Хрип в лоскуты разносит глотку, испускающую жадный стон. Боль перетекает с груди в член, дробя лобок и высушивая мошонку.

Шёпот заполняет всё вокруг, становясь почти слышимым. Пронзительным дыханием он пробегает по животу, втянувшемуся испуганно и просяще. Шёпот...

Туман хохочет, гулко ликуя свистопляской мёртвого огня и трескучих разрядов, которые впиваются в распухшую головку орудия и жалят, кусают, ранят трескучей дрожью.

Нечем дышать. Не остаётся сил сопротивляться страху и боли от ускользающего и обрушивающегося обратно, чтобы давить и расплющивать, животного желания. Кажется, ещё немного, и я не выдержу, разлечусь в стороны тысячами жадно вопящих от ужаса клочков...

Назавтра сержант только посматривал на меня с усмешкой, но не лез к замкнутому в себе сослуживцу. Поначалу. За обедом он кашлянул и изволил обронить:

- Темень ты, Костёр.

Не дождавшись ответа, он продолжил:

- Вскидываешься, как институтка, по пустякам.

Я лишь хмуро кинул на него взгляд. Он хмырился издевательски.

- А позвольте узнать, товарищ сержант, что именно изменило бы Ваше мнение о моей ничтожной персоне? - яду в моём голосе было выше крыши. - Если бы я, увидев красоту Вашу, тут же её и обласкал бы? Вы это считаете достойным неинститутки?

Завадский крякнул, но в бутылку не полез:

- Ну чего ты, ей богу? Чего тебе померещилось?

Он помолчал и, глядя в сторону, продолжил:

- Хотя, в общем-то, я уже говорил: высокоорганизованные люди всегда могут найти выход из тупика. Хочешь знать - какого?

А на моё "ну" он изрёк:

- Когда сперма через нос прёт, всегда же можно друг друга облегчить, если баб нет.

Меня опять передёрнуло:

- А это Вы, товарищ сержант, организовывайте в части с Дудко (один из опущенных пацанов), а потом и объясняйте ему про высокую организованность, - я в сердцах бросил ложку и ушёл к аппаратуре...

Легли спать мы молча, проснулись опять молча и, не общаясь, прослужили день.

Вечером Лёва, пожимая широкими плечами, подошёл и буркнул:

- Ну ладно, Костёр, давай на мировую. Хочешь, я тебе массаж сделаю?

А я тогда сильно спину потянул, разгребая снежные завалы, поэтому, углядев в предложении только попытку примирения, изобразил всепрощающую улыбку и кивнул.

Сказано - сделано. Я разделся полностью (Завадский, глядя на оставленные на теле поначалу кальсоны, подъёбисто оскалился, и я продемонстрировал ему свою небоязнь), лёг и расслабился. Он тоже разделся, уселся мне на ноги, сжал их бёдрами и начал действо.

Массировал сержант исключительно, и всё бы ничего, но ведь прав он был, зараза. Оказывается, жажда секса во мне только пряталась весь предшествующий год, когда сил не хватало даже на то, чтобы элементарно подмыться, а на самом деле стоило ему только коснуться меня, и в голове вдруг всё поплыло.

Каждое нажатие воспринималось как электрический разряд, бьющий в пах. Ощущая ягодицами прикосновения его живота, а ляжками - волосатой промежности и ног, вкупе с грубо ласкающими спину умелыми руками, я поймал себя на том, что ещё чуть-чуть - и кончу. Мама дорогая! Но не вскакивать же, чтобы услышать очередные подначки.

Я продолжал стойко переносить все тяготы и лишения, наполняясь горячей истомой. Завадский закончил со спиной и перешёл на задницу. Тут меня проняло окончательно (очень уж она у рядового Кострова чувствительная). Поэтому я приподнялся, намереваясь остановить массажиста, но Лёва толкнул меня обратно и прошептал:

- Лежи уж. Получай удовольствие.

С некоторыми сомнениями пришлось мне всё же повиноваться ему.

Покорность моя прошла в тот момент, когда его быстрые пальцы коснулись ануса. Сил не было прекратить манипуляции, доставляющие обалденный кайф, но, собравшись, я всё-таки резко скинул с себя сержанта, рывком сел, поджав к груди колени, и хриплым голосом потребовал отчёта у парня. Завадский, член которого тоже торчал памятником космонавтам, просипел:

- Серёга, не могу больше. Ну, сексу хочу. И, главное, больше же никого... Ну давай! - и потянулся к моему отростку.

Всей душой мне хотелось оттолкнуть эту жадную руку, обхватившую ствол моего истосковавшегося агрегата, отпихнуть горячее гладкое тело, упруго прижавшееся к моим судорожно сжатым коленям, но вот воли на такое вдруг не нашлось.

Я, с трудом справляясь с закатывающимися от острого, невозможного возбуждения глазами, продолжал сидеть, покачиваясь в такт движениям Лёвиной ладони, гонявшей кожу по проклятому памятнику, позорно растопырив ноги, как последняя шлюха, и эта оторопь почти сразу взорвалась сгустками белого сока, облившего настырного парня. Он сузившимися глазами смотрел на истекающую штуковину и тёрся о моё бедро своей требовательной твердью, тоже начав освобождаться. А потом он наклонился и смачно поцеловал обмякшего сотоварища в полуоткрытый рот!

Не надо было этого делать. Как объяснить то чувство, которое взорвалось внутри меня, принося то ли отвращение, то ли неверие, то ли невозможность принять происходящее? Завадский, симпатичный парень (парень ведь!), касается до синевы выбритым подбородком моего лица, раскрывает насмешливые всегда губы и нежно (!) засасывает мои губы, предназначенные природой вовсе не ему, а встреченным уже мною и неведомым мне ещё дамам! Как описать касание плоти, не мягкой и округлой с двумя спелыми дынями грудей, а твёрдой и сильной, мужской? Брр, наваждение какое-то!

Я рывком отстранился и тычком в натренированную грудь отпихнул сержанта, а потом, стараясь стереть ладонью мокрый поцелуй, поинтересовался:

- Ты гомик, что ли, Лёва?

Тот хихикнул, гибко, мощно потягиваясь бесстыдно красивым, грешным телом:

- Ты сам-то в это веришь?

- А для чего тогда всё это? - я жестом указал на капли спермы, растекающиеся по Лёвкиному смуглому животу, на свой так и не опустившийся до конца конец, на его перепачканные семенем руки. - Зачем? Ты получил от этого удовольствие?

- Да ладно придуриваться, Костёр. Я - не гей, ты - не гей, но, кажись, ты постанывал не от угрызений совести, когда кончал. И чё, ты от этого перестал быть мужиком? Чего изменилось? А что касается удовольствий, то пока не особо много я их получил, но думал, что получу. Когда нет женского тела, сойдёт и мужское, тем более такое, как у тебя.

Я даже не стал выяснять, какое это "такое" у меня тело, просто махнул рукой и пошёл смывать с себя следы "необузданной страсти", пытаясь прийти в норму и всё ещё ощущая зубы "начальничка" на своих губах.

страницы [1] [2] [3] [4] [5] . . . [8]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Военные, Молодые парни, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>