Горячая гей библиотека

Ладонь, протянутая от сердца (глава 1)

Часть 11

***

- Я дома! Ёлы-палы, Стась, дождь, как из ведра! Поплыла Магнитка, Венеция прям! Не дай бог, мороз трахнет, и всё, хана, коньки надо будет... Да отвали, Улан! Дай разуться. Ты чо, не гулял с ним? Прикинь, Стаська, меня на турнир записали. Ты чего?

- Илья, мне опять Нинель твоя звонила.

- Сука! Извинился же я. Она твоя, а не моя, понял! Себе её оставь, понял.

Я швыряю мокрую куртку в угол, шмыгаю носом, иду в комнату. Кланяюсь Адмиралу, сажусь за стол, пялюсь в чёрный монитор, шмыгаю носом ещё раз - простыл, что ли? - тянусь к подставке, снимаю шлем-кабуто, напяливаю его себе поглубже на брови. Идиотка рыжая! Рыжая вар... варвариха! Или варварица? Да похую! И не надо было мне тогда и извиняться! Унижался, понимаешь.

- Ил, - Стас легонько стучит мне по шлему. - Эй! В бункере! Ну, чего там у вас опять? Что ты к ней цепляешься постоянно?

- Здорово! Я цепляюсь! Это она, понимаешь... - отвечаю я, крутанувшись на компьютерном кресле к Стаське передом, к компу задом.

- Оба хороши. Так что случилось?

- Что, что... Дура. Как таких к ученикам подпускают? Стась, она предмет не знает, да и чёрт бы с ней, все учителя такие - ну, почти, - так она же ещё и строит из себя! Сёдня с Лерычем... Она: "Туленков, ing’овые окончания, чтобы тебе было известно, определяют неопределённость действия!" Воще, Стась, прикинь! Лерыч глазами хлоп-хлоп. Я: "Good morning, Нинель Анатольевна, приехали!"

- И? - смеётся Стаська.

- И-И, silence, ясен перец! Немая сцена, блин. Затем она очухалась... У-у! Слово за слово, хуем по столу, короче, и понеслось. Она по-русски, очки запотели, я по-английски. Полкласса под партами отдыхают. Она: "Логинов, покинь класс!" Я: "With my pleasure, madam! See you later, don’t miss me boys and girls". Рюкзак в зубы и сайонара.

- А дальше?

Я натягиваю шлем ещё ниже и начинаю гундеть, как из колодца:

- Да ну... Постоял под дверью, поостыл, блин. Ладно, думаю. Назад. Извинился. Перед всем классом! Представляешь?! Ха, Стаська, Танька Каукова чуть мобильник свой не проглотила, и что за манера? - грызёт его вечно. Я, понимаешь, из себя чёрти что строю, пол кроссовкой ковыряю, блядь! Ой, Стась, вырвалось... Ладно, потом сочтёмся. Ну, Нинель растаяла: "Садись, Логинов, я же знаю, ты же неплохой паренёк, несдержанный только. Надо, Илья, над собой работать, всем вам надо над собой работать". И пошла: бла-бла-бла... А сама тебе вон позвонила. А-а-пчхи! Ёлки! Стаська, я простыл, кажись.

- Блин, говорил же, возьми зонтик! Дай-ка. Да сними ты эту каску дурацкую!

- Сам ты! Это ж сайка, настоящий, такие кабуто только там делали, другие похожи только. Чего там?

- Да не пойму. Лоб не горячий. Дай-ка я губами...

- Развратник. Ну, чо?

- Нет, Ил, нету у тебя температуры, по-моему, просто просифонило тебя под дождём, похоже. Сейчас поедим, и ванну прыгай. Нет, сначала в ванну, а потом поедим.

Стаська хочет было оторваться от меня, но я ловлю его за шею, не пускаю, улыбаюсь в его синие любимые глаза и говорю:

- А ты со мной? В ванну? А я щипаться не буду. Чуть-чуть только.

- Уймись ты, бациллоноситель! Ненасытка ты мой!

Мы целуемся, и пошла она на хуй, эта Нинель, все туда пошли, а я хочу туда только к Стаське. Вот ему щас неудобно, я же сижу, а он надо мной согнулся, на коленях у меня сайка-кабуто лежит, и не опереться ему толком, обормоту, а мне очень даже удобно, и за шею я его схватил, и под свитер лезу, а то, что ему неудобно, так ведь это он сам обормот, пускай на диван меня тащит...

Ну, вот хоть бы раз! Не квартира, а проходной двор, бля!

- Кого это? - Стаська с сожалением отрывается от меня.

- Гадство! Б. и Ё! Вечно одно и тоже. Как-то всё-таки это надо мне порешить. Стась, погоди, не открывай, я винтарь достану.

Стаська только машет на меня рукой и идёт открывать. Я зову Улана, тихонько щипаю его за крестец, а он терпеть этого не может - так науськиваю его на дверь.

- Фас-с-с, - тихо-тихо, надо, чтобы Стаська не услышал.

Во рванул в прихожую, кавалерист! Классно, может, хоть сегодня кого-то отвадит... Вот это грохот! Орут. Да это же Стаськина мама!

Я сломя голову мчусь в прихожку. В тамбуре, даже не в прихожей, на полу сидят на корточках Стаська и тёть Тома, в четыре руки загораживают какие-то сумки, чего-то такое там, кавалерист всем своим весом давит Стасу на спину, пытается прорваться к тёть Томе, гад! И все орут. Ну, кроме меня пока. Тёть Тома за сумки, Стаська за свою маму, Улан от восторга.

- Ил! Ты это специально!

- Я что специально?! Как это, интересно, я специально это? Он же, гад, сам, его ж не поймать!

- Стася, сумку! Илюша, там же соленья!

- Я предупреждал его, но он же не слушает, мам! Он же специально!

- Сам ты обормот! Улан, я тебя! У-у! Тёть Том, я щас.

- Да тащи ты его в квартиру, это ж чёрт знает что.

- Пошипи, пошипи, он же против меня... это, у него ж мотор там!

- Стася, да помоги ты Илюшке!

- Ил, в ванную его!

- Точно!

- У-уф! Как думаешь, дверь выдержит?

- Вот и узнаем. Иди тёть Томе помоги, сумки разгрузите, тогда я его и выпущу.

- Вот ведь какой псих у нас Улан. Твоя работа, Илька!

- Чо моя-то?! Тёть Том, чо он на меня!

- Мам, ты тоже хороша!

- Да я-то что, Стася?

- Всё косточки ему там всякие, кусочки какие-то всегда тащишь, вот он и привык, что раз ты пришла, то гостинец будет.

- А-апчхи! Точно.

- Будь здоров, Илюша!

- Пасиба.

- Этот ещё! Бациллоноситель. Вредный, мам, сил нет! Сказал же: возьми зонтик.

- Илюшенька, ты заболел? Стас! Это ты виноват, смотреть же за ним надо.

- Он, сто пудов, он... Тёть Том, у нас места в холодильнике нет, не поместится это всё туда.

- Ясно, не поместится. Погоди, мам, почему это я виноват? Сказал ему: "Возьми, Илья, зонт", так он знаешь, что говорит?

- Ничего я не говорил, врёшь! Сказал просто, что водные процедуры, связанные с закаливанием, чрезвычайно полезны для интенсивно развивающегося организма.

- Мам, и вот так вот всё время. Это ещё что! Ты б знала, что он в гимназии творит, мне его классная по пять раз на дню звонит.

Тьфу! Я, демонстративно засунув руки в брюки, ухожу с кухни. Обормот, блядь, блядь и ещё семьсот раз блядь! Звонит она ему... Давай, поори об этом, не весь город пока знает.

- Илюша, я тебе носки связала, померяй, а? Илья! Испугал, паршивец! Зачем ты это страшилище нацепил?

- Мам, это же... Сайка, так, Ил? Это ж раритет.

- Как раз носочки. Колючие только.

- Тебе полезно.

- Илюшечка, так их же на обычный носок, сверху надо, они тогда не колются.

- Пасиба! Тёть Том, щас я вас...

- У-у, подлиза.

- Стася, он же от души, правда, Илюшка?

- И ещё разик, в правую щёчку! Вот. А теперь я есть хочу. Стас.

- Пошёл в ванную!

- Конь же там!

- Мам, а где ты днём была? Я с работы звонил.

- Говорю тебе, надо ей мобильник взять.

- Я с ним, милые, не сумею.

- Попроще можно.

- Ты ещё здесь?

- Улан ещё там!

- Так выпусти.

- А я не хочу в ванну, понял, я есть хочу, понял...

И это может продолжаться часами. Пока мне не надоест. И тогда я перестаю быть Илюшечкой, тогда я начинаю быть (по настроению) или Илом, или Ложкой, или Ильёй Логиновым, или Логином, но любым они меня любят, любым они меня принимают. Это моя семья, и это мне... И это я люблю, это любит и Тихон, хоть он и ушёл.

Мы втроём сидим за столом, я говорю, что меня записали на турнир, тёть Тома переживает ("Ведь такой дикий спорт, Илюша"), Стаська молчит, ему тоже мой кикбоксинг не в тему. Я думаю, что надо бы мне на него обидеться, да ведь не прокатит, он же эти все мои выкрутасы назубок изучил, бля. И тогда я рассказываю, как мы с Тихоном смотрели показательные в Итихара.

- Это, тёть Том, на другом берегу залива, ну, Токийского... Вот. Ну, мы на чемпионат опоздали и на показательные только попали. Там с нами вместе в зале американцы сидели, туристы. Ну, сидим себе и сидим. Американцы как американцы - толстые, как бегемоты больные, в шортах, телеса свисают. И всю дорогу они га-га-га да га-га-га. Тихон мне рассказывает, что и как тут, где татами, где чего. Я первый раз такое вижу, ну, ясно, глаза вон, как у Улана нашего, когда он на колбаску... Уланчик, на тебе кусочек! Ладно, Стась, дальше. Вот, а тут участники выходят и как бы по коридору так идут, а коридор из самураев, в доспехах полных - ну, не настоящих, понятно. Встали все, зал весь: флаг с Хиномару поднимается - японский, с Солнцем. Вот, и тут музыка заела. Прикинь, Стась, гимн заел! Плёнка, что ли, там чего-то. И тут уроды эти, америкосы, джонники эти бегемотные, захихикали чего-то, комментируют там всё, во весь голос, блин - я не знаю, не понимал тогда, да и понимать не хотел, стыдно мне, хоть за Тихона прячься. Мы ж все для японцев на одно лицо, блин. А что эти! Весь зал молчит, а им по... Ну, не пьяные, но вроде немного того, и к ним люди подходят, мол, тише... Нет, не японцы подошли, они ж... Достоинство и Честь - это ведь главное, это соседи наши подошли - не знаю, европейцы тут же сидели какие-то. А те ржут, вспышками мигают, победители, Б.

- И что, Ил?

- Знаешь, Стаська, я тогда всего от Тихона ожидал, я его редко таким видел.

- Он что, Илюшенька, драться с ними стал?

- Да что вы, тёть Том, это ж какое бы было оскорбление! Для хозяев! Нет, он... Стась, дай мне ещё хлеба.

- Да что ж дальше-то было, голодающий!

- То и было. Пасиба. Тиша пиджак застегнул наглухо, до горла, во "френче" он был, в зал спустился, ну, не прямо в зал, а за судьями прям, за их столиками встал, ну, возле кубков там всяких, на подиуме таком. Видно его, как на ладони. Зал молчит, все молчат, даже эти джонники заткнулись, его ж видеть надо было! А он к японскому флагу, к Хиномару, к Солнцу На Восходе, повернулся и полный поклон Солнцу отдал. Такой поклон, особый, церемониальный, так только японцы кланяться умеют. Вот, стоит Тихон, в поклоне согнулся... и весь зал, все-все-все тоже Солнцу кланяются.

- А американцы, Илька? Они-то что?

- Они? Не знаю, Стась, я ж тоже встал, кланяюсь, как умею, а у самого сердце... И слёзы на глазах. Вот, а когда все подниматься стали, этих не было уже, смылись по-тихому, видать - похоже, что и их проняло.

- Да, жалко, Илюшенька, что я не знала твоего брата.

- Жалко, что он не знал вас со Стаськой... Не чеши в затылке! Тёть Том, я за него опасаюсь.

- Да... Милые, мне же пора. Эх, уходить не хочется, да пора, мне же ещё к Оле заехать надо.

- А в другой раз к Оле нельзя, мам? Понял.

- Ты понял, а я не понял! Вот вы щас уйдёте, тёть Том, а он же меня воспитывать начнёт! Сразу. И за Нинель, и за зонтик, и за ведро, и за... За что ещё, Стаська?

- Да разве всё упомнишь? - смеётся мой обормот. - Погоди, что за ведро такое?

- Бл-ль-лин! Блин! Проболтался!

- Ил?

- Стас! Ну... Ведро я того... в мусоропровод.

- Ё! Как? Оно ж не пролезает!

- Ну, как, - я задумываюсь. - А чёрт его! Пролезло ведь. Я как-то подумал о том, как бы так поизящней мне мусор выкинуть, чтобы поменьше с мусоркой контактировать. А оно вжик, бум-бум-бум - и мне ручкой, мол, сайонара, Рогинов-сан. Карма моя ведёрная такая.

- Мам! У-у-у! Ил, ты... я...

- Стася, отстань от него! Что ты, в самом деле, ведра тебе жалко?

- Жалко ему, жалко ведра помойного, за ведро прибить готов, за ни за что прибьёт.

- Тебя прибьёшь, понимаешь. Хм, ведро. Но как?! Непостижимо. Мам, погоди, я тебе такси щас...

- Из-за пяти остановок? Не думай даже, Станислав. Илюша, когда забежишь?

- М-м. Завтра? Так, сегодня суббота. Что там у меня завтра? А, Стась?

- Откуда же мне знать! У тебя ж... Ты же вот сам не знаешь, что завтра будешь делать.

- Это да, это ты прав, это всё моя непредсказуемость, это я разгильдяй, это у меня... Понял. Думаю. Щас. Так, в среду, тёть Том! Сто пудов.

- Милые, всё, я же так с вами про всё забуду, век бы с вами сидела. Проводите...

страницы [1] . . . [9] [10] [11] [12] [13] . . . [16]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Мужики и молодые, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>