Горячая гей библиотека

Армейские будни (глава 2)

Часть 5

VI.

В этот раз я проснулся вовремя. Сержант деловито привязывал мою вторую руку к изголовью, покончив уже с первой. Руку-то я вырвал, но вторая, вернее, первая, не поддавалась. Зарычав, Лёвчик накинулся на меня, имевшего в своём арсенале только одну верхнюю и две нижние конечности для обороны. Завадский был здоров, да ещё капитально заведён к тому же. Мы яростно барахтались, не обращая внимания на тяжёлые удары, достававшиеся обоим.

В какой-то момент, отключившись на секунду от приличной оплеухи, я почувствовал, что гнусный черенок насильника практически воткнулся в мой анус, откликнувшийся острой болью. Боже, как взорвалась внутри меня забытая уже почти злость, как вызверился задремавший было на тихой дачке молодой волк! Лёва слетел с меня, брякнулся об пол, вскочил и тут же получил ногой в грудь, пошатнулся и был отхерачен ногой ещё раз, да крепко и в лицо. Брызнула кровь из разбитого носа. Сержант ошалело проследил за падающими красными каплями, но получил пяткой ещё, уже в расслабленный живот, и ещё, в грудь. Он отлетел, хватая ртом воздух в задохнувшемся оре, загнулся и затих на мгновение.

Я только начал было развязывать руку, как он по-кошачьи прыгнул на меня, саданул в челюсть и отпрянул за изголовье, где я никак не мог его достать. При этом он блокировал мою свободную конечность, не давая высвободиться. На секунду мы застыли, переводя дух, а потом эта сволочь начал оттуда, из зоны недосягаемости, наглаживать меня там, где мог достать. Прикосновения не были неприятными, раздражал лишь факт их насильственности. Я решил не дёргаться пока, сберегая силы, но злость на козла, поднявшего на меня свою хуидлу, шевелилась внутри, нарастая и поджидая своего часа.

Чуткие пальцы Завадского теребили мои соски, гладили грудь, пробегали по животу и вновь возвращались к соскам. Дважды уже предавшее меня тело, не слушая яростных сигналов из головы, начало поддаваться отупляющей истоме, позволяя ей захватывать истосковавшиеся по нежностям члены. Во мне судорожно боролись разноликие ощущения, заставляя то страстно прогибаться навстречу ласкающим перстам, то яростно пытаться сбросить эти ненавистную руку.

Наконец, она сама оставила меня. Из-за головы послышались шумные вздохи, оборвавшиеся глухим стоном, и на моё лицо тяжело плюхнулась первая струя. Я ошалел. Ну, гнида! Он спускал, кряхтя и дёргаясь, скрипя зубами и закатывая глаза. Сперма густо шлёпалась, заставляя дёргаться фактически изнасилованного, бравого рядового Кострова, заливая ему рот, стекая по шее, капая на подушку...

Кровь шибанула мне в голову, тело напряглось, готовое к броску. Улучив момент, когда его рука, держащая мою, не привязанную, ослабила хватку в сексуальных переживаниях, я вырвал конечность, схватил Завадского, рывком притянул к себе и, изогнувшись, встречно саданул ногой под рёбра. Эффект меня порадовал: Лёвчик, падая, отлетел к стене, с глухим треском влепился в неё головушкой и осел на пол, раскинув стройные ноги. Вырубился.

Бешенство душило меня, когда трясущейся рукой я освобождался от пут. Чужая сперма залепляла глаза, стыла на губах, и это добавляло жуткой ярости. В голове стучало: "Ах, тебе секса захотелось, товарищ сержант?! Сейчас ты его получишь, гнида! Сейчас...".

Одним мощным броском я перекинул тяжёлое, безвольное тело насильника на кровать, завёл его предплечья за голову и отработанным когда-то с пастухами в степях Средней Азии движением скрутил и зафиксировал их там, перехлестнув заодно и шею, думая: "Секса тебе захотелось, Лёвушка? На-ка, получи!"

Волосатые ноги щекотали мои плечи, каменеющие в дикой злобе, но вряд ли я замечал это, когда, смочив член слюной, пару раз дрочнул его, приставил к вялому анусу сержанта и нажал, всаживаясь по самое дальше некуда. Завадский забился в агонии, заметался подо мной, силясь освободить руки или скинуть напавшего. Он скрежетал зубами, охал при слишком глубоких погружениях моего аппарата, хрипел, пытаясь укусить, пробовал выгибаться или заваливаться набок. Неа! Я крепко, со всей дури держал захват и рвал его задницу на части своим хозяйством, раздалбливая чавкающее нутро, ставил засосы куда придётся, кусал соски и забивал, забивал долото грубыми, резкими толчками. Сержант страшно кривил залитое кровью лицо и выл, захлёбываясь собственной беспомощностью, бросая голову по подушке. Минут через десять (я никак не мог кончить) он обмяк и теперь лишь безучастно раскачивался всем телом, повинуясь моим толчкам.

Наконец, пришёл финал. Поруганный сосуд был до краёв наполнен живительным соком, я последний раз прикусил Лёвкин сосок и слез с парня, помедлил, глядя на полуобморочное лицо искателя сексуального разнообразия, и осторожно развязал его руки.

Как ни был я наготове, но всё же пропустил страшенный удар, и, если бы не затёкшая за время плена рука Завадского, наверное, случилось бы непоправимое. Даже от такого смазанного, хлёсткого тычка меня швырнуло к стене и шмякнуло об неё достаточно сильно. Раненой, молчаливой, смертельной тенью сержант кинулся на меня.

Дрались мы долго и безжалостно. Сбивая в кровь кулаки, круша рёбра и челюсти. Громко сопя и утробно ухая. Стараясь сломать, уничтожить врага, сравнять с землёй. Выручил апперкот, пропущенный Завадским. Командир рухнул мешком, нелепо взмахнув кулаками, и затих, а подчинённый, не удержавшись на слабеющих ногах, брякнулся рядом, разбивая локти...

Лёва зашевелился первым. Он тряхнул головой, охнул и попытался отползти в сторону. Собирая в комок разбитое тело, я тяжёлым взглядом следил за оживающим противником. Тот смачно выплюнул выбитый зуб, с трудом матюкнулся, еле ворочая кровоточащими лепёхами губ, и зафиксировал зрачки на мне. Боюсь, что я ожидал вопроса "ты кто?", но услышал другое:

- Чегой-то у меня жопа болит, не знаешь?

Смеяться было больно, но мы тряслись в истерическом надрыве, глотая слёзы и кровь, сплёвывая густеющие сгустки и страдальчески морщась. Слава богу, оба остались живы в ту ночь...

***

Наутро весь личный состав отдалённой точки чинно восседал за столом, тщетно пытаясь открыть рот, чтобы положить туда кусочек чего-нибудь. Зрелище было устрашающее: синяки, заплывшие глаза, ссадины, глубокие запёкшиеся царапины. У стороннего наблюдателя наверняка появилась бы мысль о двух поворковавших голубках, любителях нестандартного секса, которые провели слишком бурную ночь, сталкиваясь с предметами обстановки в процессе любовных игрищ, но приехавший в тот день, очень кстати, сосед, председатель неведомого хозяйства, не испытал по нашему поводу никакого умиления. Он молча открыл рот, пытаясь достойно прореагировать на впечатляющую картину, всплеснул руками и, обойдя застывшего с восхищённой улыбкой сына, удалился, чтобы вскоре вернуться с банкой оленьего (что ли?) молока и каким-то вонючим снадобьем. Молоко он велел пить, а мазь мазать. Что бы мы делали без него, не знаю. Кроме густого молока мы ничего больше протолкнуть в "хлеборезки" не могли, а под снадобьем раны затягивались удивительно быстро.

Но нет худа без добра - у меня появилось время всё обдумать, и, скажу честно, я ужасно раскаивался. Не стоило сильничать сержанта, хоть он сам был виноват в этом. Для мужика подобное - край, и неважно, пробовал он такое раньше или нет. Если и пробовал, то явно по согласию, и это его дело, а тут силой...

Мы добросовестно промолчали дня три, чтобы не тревожить измочаленные губы. Завадский лишь периодически внимательно и изучающе взглядывал в мою сторону. Что касаемо меня, то, к собственному стыду, я постоянно со смесью страха и возбуждения вспоминал щекотное "чувствование" чужих оволосённых ног на плечах, бархатистость Лёвкиной кожи, его животный вой, вырывавшийся из перекошенного жаркого рта, упругость, сжавшуюся в стальной комок.

Когда же Лёва, наконец, открыл "хлеборезку", то вместо предполагаемого мата и угроз я услышал самодовольную констатацию того факта, что Костёр всё-таки попробовал - и чужое семя, и чужую плоть. В ответ на мой обалделый взгляд он добавил:

- Мне, естессно, не понравилась вся эта ересь. И жопа болела нехило. Да ладно - сам нарвался. Только, если что, смотри, грохну!

Мрачный кипень его взгляда не оставлял простора для сомнений - точно грохнет.

Он кашлянул и спросил:

- А тебе как?

Вырвалось само:

- Блядь, да не знаю я! - и, боюсь, ответ меня выдал с потрохами.

От неглупого сержанта это, конечно, не укрылось. Хитренькая такая ухмылочка пробежала по его губам и тут же скрылась.

Реакция его ждать себя не заставила. Вечером, когда я смазывал мазью ссадины на широкой Лёвкиной спине, контур которой красивой волной изгибался от крутых плеч к тоненькой талии, он протянул руку и довольно осторожно положил её на бедро упрямого подчинённого. Не дождавшись признаков жизни с моей стороны (сомнения душили: истома, истекающая из ласковой ладони, смешивалась с общим неприятием ситуации), искуситель повёл её к внутренней стороне ноги, ближе к паху, игриво побарахтался там и спустился к колену, сжимая его чуть сильнее, поднялся обратно и коснулся начавшего свой стремительный подъём дружка, переждал секунду и завладел им полностью.

Пальцы легко порхали по напряжённому стволу, лаская, изучая его, сдвигали кожу, обнимали и массировали головку, пробегали по всей длине, возвращаясь к повлажневшему пику. Я, с трудом проглотив комок, в который сбились так и не обнародованные вопли протеста, опёрся о кровать (ноги отказывались держать), мгновенно растеряв упругость и силу в ватной расслабленности. А когда явно умелая ладонь переместилась на мошонку и поиграла с ней, я окончательно понял: если рука на твоём члене чужая, то те же самые операции, что достаточно регулярно производятся мужчиной самостоятельно при вынужденной любви с Кулаковой, приобретают в данном случае совершенно другой окрас. Они слышатся по-другому, они завораживают и изощрённо вызывают животные инстинкты. Сам по себе данный факт был не нов, но вот принадлежность ласкающей руки к партнёру одного со мной пола и даримые ею ощущения, особенно восприятие последних, явились для меня некоторым откровением.

Смертельно не хотелось прекращать сладостные телодвижения, я уже был готов излиться на мускулистое бедро напарника, чернеющее мягким волосом (а оно ещё к тому же трепетно и жарко прижималось к моим ногам, периодически напрягающимся короткими судорогами в ритме близившегося окончания), но предощущение последующих душевных мытарств, неизбежного горького разочарования, сожаления и стыда за свою слабость заставило меня прервать изнуряющие ласки, на что Завадский только вздохнул.

Бравый рядовой Костров никак не мог прийти в себя после оборванного на подступах оргазма: отвлекал дискомфорт в паху и в мыслях. Пришлось взяться за "гуж", стоящий торчком. В свете всего произошедшего не имело смысла скрываться от соседа, но публично, встав в позу посреди комнаты, мастурбировать тоже было стрёмно, поэтому я зашёл за перегородку. Я ожесточённо вваривал, когда сержант вынырнул из дверного проёма, подошёл ко мне, прижался сзади всем телом, уместив свой инструмент в ложбину посередь столь желанной для него задницы, одной рукой провёл по моей ляжке, а второй опять сграбастал мою же мошонку.

Сил на то, чтобы избежать возобновившегося контакта с искусителем уже не осталось, потому что меня изогнуло, вжало спиной в накачанную грудь, затрясло, и вместе с горловым мычанием из меня исторглись освобождающие от внутреннего напряжения потоки. Я содрогался, дожидаясь момента окончания разрушающего человеческую цельность процесса, а Завадский целовал мои плечи и быстро тёрся черенком о попец, сильно вжимаясь в пресловутую ложбину и стараясь успеть кончить до того, как я начну соображать.

Успел, гад, обляпав меня липкой жидкостью, не скрывая удовлетворения по поводу достигнутого успеха и своего кончания: он обнимал меня, стонал, дёргался - шумно, на полную катушку - и даже не скорбел, когда я высвободился и ушёл.

страницы [1] . . . [3] [4] [5] [6] [7] [8]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Военные, Молодые парни, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>